Петр Ингвин - Зимопись. Книга вторая. Как я был волком [СИ]

Команды к стрельбе не было долго. Я даже начал надеяться на лучшее.

— Можно! — выкрикнул надсмотрщик, вынимая кнут.

Один за другим два залпа унеслись к мальчишке, который почти достиг спасительного сада. Никто не попал. Мальчик скрылся за деревьями.

— Вперед!

Отброшенные луки полетели на землю, бывшие стрелки бросились вдогонку с топорами. Надсмотрщик, поигрывая кнутом, медленно двинулся следом. Оставшиеся дети вновь принялись стрелять по неподвижным останкам. Обычное мероприятие, все идет по плану. Финал погони никого не волновал, поскольку заведомо известен.

— Продолжим? — Фрист указал на столик с надписанной дощечкой.

— После такого? — Махнул я головой в проем окна. — Увольте.

— Как скажешь. Хотя…

Что-то нехорошее мелькнуло во взгляде старикана. Скрывавшиеся в тоннеле охранители вновь появились в проемах и взяли меня на прицел. Неуловимым знаком был подан еще сигнал, вжикнула вылетевшая стрела, загрохотал спрятанный под сводами гонг.

Фрист продолжил елейным тоном:

— Прежде, чем уволить, как ты попросил, я кое-что объясню. Видишь эти стрельбы и погони для добития? Обычно мы не даем подросткам самочек. Люди слабы, а закон строг. Лучше не доводить до греха, чем потом карать, согласен?

Пришлось кивнуть, ибо согласен в высшей степени — особенно если старый хрыч подумал о том же, о чем я. Вернее, о ком.

— Но у любых правил бывают исключения.

Вбежал по зову хранитель Дрыкан. Голос правителя обрел командную интонацию:

— Ровзиху, что сидела у меня в окне, отдайте стрелкам.

Я остолбенел. Дрыкан мелко заморгал:

— Самку? Ту самую?

— Прямого запрета нет. А учитывая обстоятельства…

— Повелитель, правила запрещают давать детям взрослых. — Хранитель распростерся на полу, не смея даже подумать, что божок мог забыть о таком.

Фрист отмахнулся:

— Юная ровзиха не взрослая.

— Почти взрослая. Она опасна.

Глаза Фриста переметнулись на меня:

— Слыхал? Вечному Фристу напоминают о правилах. Я-то вижу, кто опасен, а кто нет, но для народа придется согласиться. Порядок превыше всего. Ну, раз в бегуны не годится… — Его лицо обернулось к хранителю. — Она хорошо умеет ходить на задних ногах. Свяжите передние, шейную веревку удлините и закрепите к обгоревшему пню на недавнем кострище — чтоб бегала, но не могла убежать. Стрелков отведите подальше, а по бокам от мишени поставьте несколько мужчин посерьезней. На всякий случай. И пусть мишень камнями пошевеливают, чтоб шевелилась бойчее, а не пряталась от стрел. Все ясно?

Дрыкан попятился, кивая.

— Не надо! — очнулся я.

Останавливающий жест Фриста заставил хранителя замереть.

— Есть другие предложения?

— Готов продолжать сотрудничество на прежних условиях.

— Люблю, когда проблемы решаются так легко. Но самку, — жесткий взгляд Фриста перетек на хранителя, — на всякий случай привяжите, где сказано. Снабдите едой и оставьте под охраной. Для недопущения новых взбрыков моего гостя.

Дрыкан скрылся в коридоре. Охранители остались.

— Продолжим?

После такого шантажа, что он рассчитывал услышать кроме враждебно-бездушного «да»? Вместо ответа у меня вырвался горестный выдох. Лицо старика налилось сочувствием.

— Понимаю, но и меня пойми. Время поджимает. Если хочешь домой, нужно торопиться.

Осекшись, он вперил в меня пронзительный взгляд:

— А не обманешь?

Тоже умел читать по лицам.

На языке висело «Зачем мне это?», но старик не дурак.

— А как проверите? — ответил я, пойманный прямо на месте задуманного преступления.

Фрист подумал над проблемой.

— Пойдем. Времени на игры не осталось. На обучение тоже. Я покажу кое-что, ты прочтешь. Или сообщишь, как читать.

— Настолько уверены в моей лояльности?

— Я покажу то, что ты просил. Кое-что из древних текстов. Тебе самому будет интересно.

— Уже не интересно. — Хотя ужас как интересно. — Я переживаю за свою женщину.

— Зря. Она будет на виду, сыта и не обременена работой. Вечером ее вернут в ночлежку. А ты будешь помнить, что не нужно артачиться по пустякам.

«Ночлежка» прозвучала как «ночлёжка». Местный колорит, однако.

— У меня по вашим «пустякам» свое мнение.

— Да сколько угодно. — Фрист уже отвернулся, требовательно поманив за собой…

— Нет! — громко донеслось из окошка. — Не смей!

Меня притянуло к проему как магнитом. Голос принадлежал Дрыкану. В нем — злость и испуг. Звук исходил с дороги, ведущей от ночлёжки, то есть, от пещеры с ямами. Кривенькая яблоня загораживала обзор.

— У вас есть подзорная труба, — вспомнил я. — Дайте, пожалуйста. Пока волнуюсь за Тому, собеседник и тем более помощник из меня никакой.

Фрист протянул назад ладонь, чуть согнув пальцы определенным образом. Вприпрыжку примчалась Геда, в подставленную руку легла подзорная труба.

— Держи, помощничек. — Фрист удалил отчаянно жаждавшую еще как-либо услужить девушку. — Это называется дальнозор, а не позорная труба. Придумана, чтобы глядеть, а не подглядывать.

— Я должен быть уверен, что с Томой все в порядке.

— С ней ничего не случится. Мое слово.

Знаю я это слово.

Сквозь ветви стало видно, как из гусеницы-волокуши, груженой хворостом, хранитель выпрягал Тому. Крик предназначался надсмотрщику, рьяно работавшему кнутом. Теперь тот прятал кнут за пояс, но все доступные спины и ягодицы были исполосованы. Заслышав скрип моих зубов, Фрист успокоил:

— Это мелочи. Не заживают лишь настоящие раны, телесные и душевные, а от них, от настоящих, твою самку берегут.

Понукаемая гусеница, потерявшая звено, с трудом сдвинулась вперед. Отойдя от хранителя, надсмотрщик снова вынул кнут.

— Пшли, отродье небесное!

Не имевшая прозвища крепкая самка тащила за собой остальных. Замыкала Пиявка, по чьему тощему заду пришелся очередной удар. Этих бить не запрещали.

Несмотря на нетерпение властителя, я смотрел, как Дрыкан вел на поводу поднявшуюся на ноги Тому. За ними следовали два вооруженных стража. Детвора, расстреливавшая остатки трупа, расступилась. О тренировке забыли; раскрыв рты, поглощали новое зрелище.

— Пшли отсюда, мелкота, — отогнал их хранитель. — Идите к горам, стреляйте по деревянным мишеням. Здесь вам сейчас делать нечего.

На травяной площадке между садами и дорогой, упиравшейся в мост, зияли чернотой несколько пепелищ. Внутри одного торчал пень.

Прекрасно видимое в окуляр лицо Томы перекосилось. Она уперлась, но, дернутая за ошейник, упала на четвереньки.

— Поосторожнее! — выкрикнул я из окна.

Все, кто был снаружи, обернулись и грохнулись на землю. Фрист отошел вглубь, чтоб не мешать людям работать. Я помахал Томе рукой, показывая, что все как бы под контролем, затем быстро вытащил внутреннюю часть трубы до отказа. Нацарапанная надпись проступала целиком, только если крутить трубу в руке.