Петр Ингвин - Зимопись. Книга вторая. Как я был волком [СИ]

Устало опустившись на трон, Фрист прибавил:

— Надеюсь, ты не обманул. Я проверю. Жаль, время летит очень быстро. Как много мы могли бы сделать вместе…

Хлопок в ладоши призвал служанок, а одновременный кивок в сторону коридора повелел мне немедленно удалиться. Аудиенция закончена, мавр сделал свое дело.

Интересно, куда определят сегодня.

Уже через минуту охранитель втолкнул меня в знакомую комнату ожидания. Люся, вольготно раскинувшаяся поперек перины, испуганно прикрылась. Явно ждала другого. Взгляд заметался. По узнавании вздох облегчения чуть не выдул меня обратно. Чего ждала, того боялась: радость от новой отсрочки расцветила девичье лицо улыбкой. Расслабленно вытянувшись, Люся полюбопытствовала:

— Как прошел день?

— Занимательно.

Под лозунгом, что животные могут размещаться сами где и как им удобно, хоть на коврике перед дверью (которых не было, ни ковра, ни двери), ее тело делило лежанку по диагонали — ногами сюда, головой в дальний угол. Сдвигаться Люся явно не собиралась. Переступать и пробираться во второй свободный треугольник смысла не было, и я расположился вдоль перины по краю, едва не задев плечами близлежащие маленькие ступни.

— На твой взгляд… — раздалось сзади, поскольку я сразу отвернулся, — Вечный Фрист… он очень стар?

— Трухляв и выпотрошен, как столетний пень.

— Это понятно, он же Вечный. — Люся весь день провела в одиночестве, ей не терпелось поболтать. — А если не внешне, а как… мужчина?

А ведь он для нее по-настоящему вечен. Родилась — был, сейчас тоже живет, причем неплохо, и по слухам, вообще никогда не умрет, в отличие от нее самой. Попробуй, разубеди такую. Даже пытаться не буду, неблагодарное это дело.

Я попытался сделать вид, что уже сплю. Наивный. Неужели жизнь ничему не учит. Женщина хочет поговорить. Мир рухнет, но она своего добьется.

— Ты же вот самец. Должен определить другого самца, хоть и человека. Как думаешь, я для него лучше прочих или хуже? Ты же видел других.

Не смог не буркнуть в ответ:

— Ему все равно, лишь бы молодая и глупая.

— Нельзя так говорить о Вечном!

— Мне можно. Я же животное.

Люсина ладонь мягко накрыла мою оказавшуюся в досягаемости голень:

— Обиделся, что ли? Не надо. — Нежный голос ласкал, рука принялась поглаживать. — Что делать, если так получилось. Ты ровз, мы люди.

Как с котиком разговаривает. Расцарапать бы глупёхе физиономию, чтоб думала, что говорит. И что делает.

Тогда точно примут за животное, факты — вещь упрямая. Впрочем, Люся фактами не интересовалась, ей достаточно слов. Взрослые или те, кому верит, сказали — значит, так оно и есть, и никак иначе. Спорить — только время терять.

— Знаешь, не будь ты ровзом, никогда не рассказала бы. Однажды… — Люся умолкла на миг. Невидимое тельце подвинулось ко мне сзади, расположившись валетиком. Согнутые коленки уперлись в мой копчик. Горячее дыхание в самый низ подогнутых ног обратило кровь в пар и погнало по взрывающимся сосудам. — Однажды один мальчик погладил мне ножки. Вот так.

Чужая ладонь поползла по оголенному проводу ступни, через щиколотку к напрягшимся пальцам.

Тишина, темнота и прохладная рука на голой ноге — коктейль адский. Волоски встали дыбом. Выпаренный кровоток остановился и, кажется, запустился в обратную сторону.

— Просто гладил, — ядовитой паутиной оплетал мысли бархатный голосок. — Ничего больше. А я таяла и не хотела, чтобы это кончалось.

Шелковые прикосновения ладони несли такой заряд энергии, что выжигали нервные окончания, распыляли в молекулы. А всего-то — чьи-то пальцы… во тьме непроглядной… поглаживающие…трогающие… ласкающие…

А я еще не понимал Тому.

В одном из Тарантиновских фильмов герои спорят: массаж ног — секс ли это? Кажется, у меня появился ответ. Тело застыло тягучей желеобразной субстанцией. Сонно попрощавшись, вареное сознание отправилось почивать. Жила и жгла жадным желанием лишь жажда подгонять осторожно ступающую руку, приглашая продолжать потрясающее путешествие.

Касаясь бережно и почти невесомо, Люся провела пальчиками от колена до ступни, от пятки через икры опять до колен и дальше вверх по вздыбившемуся волосками бедру.

— Погладить ножки… — голос был старательно равнодушный, — это же не будет зверолюбием?

Вот и ее волнует тот же вопрос. Только сформулирован по-иному.

Глаза Люси были далеки, но чувствовались отлично. Как два Архимедова огня, сошедшиеся фокусами на моей триреме. Два световых меча джедая, ударившие в одну точку.

— Думаю, нет, — прохрипел я.

И никто не убедит меня в обратном. Я не зверь, она тоже. Данный термин в нашем отношении — полная чушь.

Глаза сами собой закрылись. Я упал в ощущения. Теплое живое сумасшествие потекло по венам в низ живота.

Соседка вдруг развернулась на пятой точке головой вдаль, и мне на предплечье легли гладенькие ножки. Донесся голос:

— Теперь ты.

Пальчики игриво пошевелились. Оставаясь на боку, спиной к провокаторше, я высвободил прижатую руку. Перекинув сверху, как бы обнял обе ножки подмышкой. Маленькие ступни удобно легли в ладони, мои пальцы принялись их бережно массировать.

Черт. Черт-черт-черт. Я же минуту назад вывел ответ на вопрос, чем является массаж ног.

— Даже не повернешься? — уязвленно скривилась Люся.

Ее ладошка «в качестве наказания» шлепнула меня по ягодице. Если это наказание, то все люди братья, а на земле — царство божие.

— Не нравится? — нервно-испуганно отреагировал я, касанием ягодицы взбудораженный не менее, чем ножками в руках, имеющих столь близкое невероятное продолжение.

Оборачиваться никак нельзя. Категорически.

— Не в том дело. Ты отвернулся, значит, не нравится тебе. Что именно тебе не нравится?

— Что нам все же припишут упомянутый тобой грех.

— За что? Повернись же, когда с тобой разговаривают!

— Если повернусь, точно припишут. Как думаешь, нас видно в такой темноте?

— Нас? Откуда?

— Окошки сверху — для подглядывания.

— Кому взбредет в голову следить за на… — Голос испуганно смолк на полуслове.

Девичьи мышцы одеревенели, кожа словно покрылась инеем. Охнув, Люся вбилась в противоположную стенку.

Долгое время молчали. Соседка, которой было не до сна, скорее всего, прикидывала, видно что-то, если глаза привыкнут, или нет. Меня волновали и другие материи, хотя о близости чувственной девушки теперь тоже как-то не забывалось.

— Можно вопрос? — Учитывая темноту, я рискнул полуобернуться.

— Сначала ответь на изначальный мой.

— Какой? Ты ими сыпала, как песком с грузовика-самосвала.