Ярослав Морозов - Ларин Петр и машина времени

— Спасакукоцкий!

Пётр вздрогнул. Секунду он вглядывался в окликнувшего его мальчишку лет пятнадцати. На какую-то долю секунды ему показалось, что волосы вот-вот зашевелятся у него на голове, потому что перед ним стоял Руслан Зайченко. Дядин сослуживец и, так сказать, приятель, Руслан Зайченко собственной персоной, только как минимум на двадцать пять лет моложе.

Пётр помотал головой по сторонам, всё ещё надеясь увидеть здесь другого юношу, нелепого белобрысого очкарика, внешне неуловимо похожего на него самого, юношу, фотографии которого он часто видел в семейном альбоме. Отец Петра и его младший брат внешне мало отличались между собой, однако мать Петра всегда утверждала, что на дядю Ларин Пётр похож всё же больше, чем на родного отца.

— Какого чёрта ты здесь делаешь? Я же тебе ясно сказал — в «Чебурашку» ни ногой!

У Петра не осталось сомнений — реплика Зайченко, которому могло быть 15–16, относилась явно к нему. И тут развязный парень направился просто к нему. Пётр лихорадочно стал соображать, что же теперь делать: подростковые драки в школе номер семь не практиковались. Впрочем, была надежда на то, что Зайченко не станет связываться с малолеткой. Но Зайченко прошёл мимо, куда-то за спину Петра, и, обернувшись, Ларин Пётр разглядел наконец в полумраке, за огромным аквариумом, в котором не было никаких рыб, а только гора водорослей, среди которых ползала унылого вида бесцветная черепаха, ещё одного парня, ровесника Зайченко, однако его можно было принять и за мальчишку. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, кто это. «Дядя Жорж» — точнее, его юная копия — испуганно захлопнул учебник по математике и беспомощно уставился на Зайченко, хлопая близорукими глазами. Перед ним в алюминиевой вазочке стояло растаявшее мороженое.

— А, привет… Руслан, я хотел сказать, что уже почти всё сделал…

Очевидно, эти слова сразу лишили Зайченко боевого задора. Он покровительственно, как будто что-то вспомнил, положил руку на плечо двеннадцатилетнему Георгию Спасакукоцкому. Было заметно, насколько последний не в восторге от этого прикосновения.

— В смысле, и сочинение, и математику? Спасакукоцкий идиотски улыбнулся, и у Петра исчезли последние сомнения в том, что это его дядя Георгий.

— Нет… Я сделал математику и чертежи, а сочинение же к понедельнику, я сегодня ещё…

— Ну ты больной, да?! — почти взвыл Зайченко. — Мне же ещё переписать надо. Что, я понесу твои каракули? Я приклею в свою тетрадку твои вонючие листочки, да?

Зайченко заводился от собственного ухарства. Он орал на всё кафе, наслаждаясь тем, что на него с возмущением и страхом смотрит молоденькая продавщица.

— Что, специально меня подставить хочешь, да? Сильно умный?

— Но я же с утра всё принесу! — решился наконец оправдаться Спасакукоцкий не без отчаянной решимости в голосе. — Мы же во вторую смену. Что, ты за полдня не перепишешь?

— Не перепишу! — заорал Зайченко, — у меня с утра другие дела, ясно? А сегодня, когда отец припрётся уроки проверять, у меня должно быть сочинение!

И тут он невольно осекся, потому что заметил, с каким вниманием его дружки рассматривают незнакомого мальчишку младшей возрастной категории, сжимающего в руках пустой стакан.

— А это что за редиска? — Зайченко не хотелось униматься, обнаружив незапланированного зрителя. — Что это у нас такое?

Руслан Зайченко был изумлён не меньше тётки из «Пельменной»: мальчик в супермодных и суперредких джинсах — это что-то маловероятное. Потому Зайченко решил не задумываться о столь сложном для его понимания явлении и потретировать Спасакукоцкого ещё малость.

— Ну, так когда мне сочинение будет? Тот, похоже, вообще впал в столбняк.

— Ладно, жри своё мороженое, — снисходительно бросил Зайченко. — До восьми чтобы было! Только, чучело болотное, не вздумай, если меня не будет, мамаше моей отдавать. Сиди жди в подъезде. Пока.

— Пока, — ответил Спасакукоцкий с таким искренним дружелюбием, что Ларина Петра просто передёрнуло.

Нелепого вида парень принялся соскребать со стенок вазочки растаявшую лужицу. Пётр, решивший во что бы то ни стало обратить на себя внимание этого старшеклассника с близорукими печальными глазами, подумал, что, наверное, верхом нелепости будет подойти к нему и небрежно так сказать: «Привет, дядя Георгий!» Понятно, что это несерьёзно. Однако что-то в выражении лица будущего недотёпы дяди Жоржа подвигло Петра поступить несколько необычно. Он незаметно вытащил из кармана Свисток, поднёс его к губам и… в вазочке Спасакукоцкого снова появились три холодных разноцветных шарика. Ларин Пётр же отметил, что сладкоежкой дядя Георгий стал задолго до того, как тётя Эльза стала печь для него свои знаменитые пироги с вишнёвой начинкой.

Спасакукоцкий сначала остолбенел, его лицо как-то побледнело, осунулось, затем он ошалело посмотрел по сторонам и вдруг, поймав серьёзный взгляд Петра, почти расплакался, истерично швырнув на стол ложечку.

— Ну а тебе ещё что?

Пётр понял, что дело совсем плохо, если даже пристальный взгляд малолетки может довести дядю Георгия до столь плачевного состояния. Он решил больше не блефовать.

— Ты — Георгий Спасакукоцкий? — спросил он, — быстренько пересев за столик парня.

— Да, — всё ещё ничего не понимая, ответил бедолага.

Пётр панически осознал, что абсолютно не представляет, что говорить дальше, но тут возле них появилось ещё одно действующее лицо. Очень бедно одетый мальчик, похожий как две капли воды на девушку-продавщицу кафе «Чебурашка», уселся за столик. Его смешное лицо в конопушках казалось озабоченным.

— Послушай, Жорка, — начал он…

Но, видимо, разговор этот происходил не впервые и был не так уж приятен Спаса-кукоцкому, потому что лицо того снова болезненно напряглось.

— Послушай, Жорка, ну почему ты позволяешь им над собой издеваться? Они же тебя затравили, над тобой смеются обе школы, ты же…

— Что я могу сделать? И вообще, что тебе от меня надо? — огрызнулся Спасаку-коцкий.

— Мне надоело смотреть, как ты позволяешь вытирать о себя ноги! — разозлился мальчик, вставая из-за столика.

Петра так и подмывало спросить рыжего паренька о том, почему же он, такой умный, ни слова не сказал Зайченко, когда тот задирал Спасакукоцкого.

— Вовка, ну что ты там застрял, помоги иди! — девушка-продавщица, явно приходившаяся мальчику сестрой, позвала его, чтобы вместе передвинуть тяжёлую выварку с мороженым. Огненно-рыжие брат и сестра кого-то напомнили Ларину Петру, но он не мог припомнить кого. Между тем мальчик, отвязавшись от сестры, снова вернулся к Спасакукоцкому. Только настроен он был более агрессивно.

— Они же засранцы! — не унимался он. — Кем они будут через пять лет? Под какой пивнухой ты их будешь видеть каждый день? У тебя свой путь, своя дорога, у тебя золотые мозги, почему ты позволяешь этому дерьму помыкать тобой так, будто ты виноват в том, что они родились такими дебилами…