Ярослав Морозов - Ларин Петр и машина времени

Но тут в юном маге проснулся самый обычный мальчишка. Да и Илья Сафронов настаивал:

— Ну пожалуйста! (Наивный, он полагал, что его новый приятель вдруг вспомнил о том, что мальчишкам его возраста давно пора быть дома в постели.) Пожалуйста! На одном соло я тут не вытяну!

Ребята аплодисментами требовали от музыкантов играть дальше.

— Ладно. Сыграем вам одну свою мелодию… — Сафронов начал обозначать основную тему, и Петра осенило: он слышал что-то отдалённо напоминающее «Возвращение», одну из самых совершенных композиций «Террариума». Значит, это не совсем новая работа, значит, эта мелодия звучала в ушах Сафронова ещё тогда, в отрочестве?

Пётр вступил вслед за Ильёй. Но это было не та «штука», которую хотел показать старшеклассникам юный музыкант, это было настоящее «Возвращение», которое Илье ещё предстояло создать много позже, уже зрелым музыкантом.

Сафронов вопросительно взглянул на Петра. Он узнавал и не узнавал то, что играл Пётр. Нет, он явственно слышал свою тему, но это была другая музыка, никто из всех, кого он слышал, ещё не играл так.

— Ритм-секция берёт блюзовую основу, только в четыре раза быстрее. Барабаны! Барабаны!

Старшеклассники невпопад задрыгали ногами, пытаясь попасть в такт нового непривычного танца. Некоторые сообразили быстрее и просто стали выписывать ногами немыслимые кренделя. Особенно хорошо это получалось у Эльзы Капитановой и Спа-сакукоцкого. Те, кто танцевал рядом с ними, даже перестали танцевать сами и стали наблюдать за невиданной ещё импровизированной манерой танцевать.

Неожиданно соло перешло к Петру. Он не делал ничего нового, это было сумасшедшее попурри самых разных альбомов группы «Террариум». Сафронов удачно подхватывал некоторые темы. Музыкальная какофония накрыла Сафронова с головой, и он в экстазе начал выдавать совсем уж несвоевременные аккорды, вдохновлённый новой, ещё не родившейся на самом деле музыкой, которой предстояло стать его собственной.

Взяв последнюю ноту, Пётр вдруг испугался тишины. Ему показалось, что у него заложило уши, но потом он посмотрел в зал и увидел потрясённые десятки глаз, уставившиеся в одну точку — на его гитару. Перед самой сценой застыла пунцовая от возмущения «завучиха».

Пётр перевёл дух и снял гитару. Потом решительно шагнул к микрофону:

— Вы пока не готовы к такой музыке. И вряд ли она сразу вам понравится. Вряд ли вы успеете под неё потанцевать. Но ваши дети будут её очень любить.

Понимая, что эта выходка никак не красит юного мага, Пётр, не прощаясь с Ильёй, шагнул за кулисы.

Спускаясь в вестибюль по лестнице, он услышал, как сзади его окликает Эльза. Он остановился. Девушка, в глазах которой блестело какое-то странное изумление, проговорила, положив руки ему на плечи:

— Спасибо. Я не знаю, кто ты… Но… Ты потрясающе играешь. И ещё… Спасибо.

— Прощайте, барышня! — слащаво-учтивым голосом напомнил о себе Свисток. — Прощайте, барышня, и…

— В смысле, прощайте? — удивилась Эльза. — Мы же увидимся?

— Увидимся! — твёрдо ответил Пётр. И ехидно добавил: — Уж это я тебе обещаю! Только прошу тебя, когда ты станешь взрослой и у тебя будет племянник, не отравляй ему выходные!

Несколько минут спустя он решительно зашагал в сторону железнодорожной станции.

Ветер за окном гнул берёзовые ветви, листья на которых уже вовсю налились молодым соком. За неполную неделю, проведённую Петром на окраине Питера в лаборатории Ситникова, по-настоящему расцвели каштаны. Валяясь на диване, Пётр успел перечитать всего Крапивина и Жюль Верна, обнаруженных им на даче у изобретателя. Можно было даже порадоваться тому, что наконец-то появилось время читать книжки. Но Петру было грустно. Грусть, охватившая его в тот момент, когда, попрощавшись с Эльзой Капитановой и помахав Спасакукоцкому, он решительно вышел из школьного вестибюля, не прошла, пока он ехал в электричке, не прошла и когда он шагал просёлком, ведущим к дачам. Петра угнетало щемящее чувство одиночества.

Да, ему было тоскливо оттого, что он расстался с этими ребятами. Нет, не с дядей Жоржем и тётей Эльзой, а со смешным недотёпой Спасакукоцким и такой милой, дразняще-волнующей Эльзой. Особенно грустно было ему вспоминать Илью Сафронова. Тот ведь успел черкнуть ему свой телефонный номер на обрывке с аккордами, и он, Пётр, обещал принести ему послушать свои записи. Знал бы Илья, что они, записи эти, лежат совсем недалеко отсюда, в Царскосельском парке, в общежитии, разместившемся в старой графской фабрике. Только их существование отстоит на двадцать пять лет вперёд. Здесь, в часе езды электричкой, продолжалась их обыденная жизнь. Но Пётр больше никогда не появится в ней. Там, в школе номер семь, у него были Соня, Валерка, другие ребята, но привычная ему компания юных магов так отличалась от этих старшеклассников из семидесятых! Петра не покидало ощущение, будто он расстался с друзьями.

Нет, завтра он их увидит. Тётю Эльзу, вечно ноющую, придирчивую, поражающую подчас своими дурацкими высказываниями. И дядю Жоржа, это посмешище для своих сотрудников, особенно для Руслана Зайченко. При мысли, что не далее как завтра ему снова предстоит встреча с Зайченко, Петра передёрнуло.

И Илью он увидит… На яркой цветной фотографии-постере, которую он вынул из тинейджерского журнала и пришпилил к стенке.

И ещё одна мысль неотступно сверлила сердце Петра. Ситников. Он знал, что Ситникова он уже не увидит никогда. Даже постаревшим. Завтра, наверное, он возьмёт газету недельной давности и в рубрике криминальной хроники прочтёт о том, что на окраине Питера неизвестными был застрелен пожилой странный человек, оказавшийся нигде не работающим изобретателем Ситниковым.

Пётр почувствовал, как запершило в носу. Не видя никакого выхода из ситуации, он отвернулся к стене, отложив Жюль Верна, и молча пролежал так до обеда, слушая, как во дворе возится Ситников, грохоча какими-то железяками и напевая себе под нос.

Весь субботний день Ларин до самого вечера возился в лаборатории, помогая инженеру-химику оборудовать машину времени дополнительным устройством для передачи электроэнергии в двигатель. Когда начало темнеть, он надел спортивный костюм, купленный ему Ситниковым в магазине на станции. На небе не было ни единого облачка, и Пётр засомневался в том, что гроза, обещанная в листовке, повествующей о злоключениях старинной водокачки, каким-то образом всё же соберётся.

Машину времени изобретатель предложил накрыть чехлом и прицепить на буксир к «жигулёнку», который он одолжил на вечер у соседа, пожилого отцовского приятеля. Пора было двигаться в сторону города. Несколько книг Ситников позволил Петру прихватить на память с собой. Петру, увы, нечего было подарить Ситникову. Он едва не расплакался, когда тот взлохматил ему волосы и сказал, что ничего нет в этом страшного — ведь они прощаются только до завтра.