Ярослав Морозов - Ларин Петр и волшебное зеркало

— Это дракон! — ответил он на вопрос Петра о причинах своего плохого настроения. — Ад и дьяволы, юнга! За пару дней знакомства с тобой я нажил больше неприятностей, чем за последние двести лет! В последний раз у меня было столько хлопот, когда мы с твоим дядей пытались выбить железноголовых с Островов.

— Постойте, — сказал Пётр. — Как дракон? Почему дракон? Ведь вы сами сказали, что на Острове Ворот жил последний из них и дядя Илларион убил его два века назад!

— Ничего подобного я не говорил, — возразил капитан. — Я сказал, что на острове жил последний дракон-воин. А тварь, которую ты сейчас видишь, зовётся драконом-охотником, хотя я бы назвал его драконом-прилипалой. Драконы-охотники часто сопутствуют белым китам. Они высматривают с воздуха добычу и выводят на неё кита, а кит в благодарность за это позволяет им поживиться объедками со своего стола. Разрази меня гром! Не удивлюсь, если эту парочку подослала к нам Королева!

Чёрная точка приблизилась, и Пётр разглядел длинное извивающееся тело с раздвоенным хвостом, узкие чешуйчатые крылья, лапы с длинными кривыми когтями и зубастую морду — тоже длинную, узкую, очень похожую на морду небольшого крокодила. Брюхо у дракона было грязно-жёлтое с бурыми разводами, а спина тёмная, почти чёрная. По сравнению с драконом-воином, скелет которого Пётр видел на острове, кружившая над кораблём крылатая тварь выглядела мелкой козявкой. В этом драконе было всего метров пять от носа до кончика хвоста — крупный крылатый крокодил, да и только.

Дракон описал над кораблём три или четыре круга, выпустил из разинутой пасти облако чёрного дыма, неуклюже развернулся в воздухе и улетел прочь.

— Ну вот, — сказал капитан Раймонд. — Минут через десять жди белого кита.

— И что тогда? — спросил Пётр.

— Тогда он нас сожрёт, — сообщил капитан. — Надо было позволить тому гвардейцу нас подстрелить! Тогда, по крайней мере, мы умерли бы сразу, не мучаясь. А теперь нам придётся медленно задыхаться в брюхе у самого мерзкого из существующих в природе чудовищ… — Он поднёс к губам знакомый Петру рупор и объявил: — Матросы! Настал наш…

Он запнулся, покосился на Свисток, смущённо откашлялся и продолжал:

— Короче говоря, свистать всех наверх! Надо попытаться уйти от белого кита. Хотя это ещё никому не удавалось, — тихонько добавил он, опустив рупор.

По всему кораблю снова зазвучали заклинания. Пётр никогда в жизни не слышал такого количества скверных стихов, произносимых к тому же со всех сторон одновременно. Ванты заскрипели, паруса из белой акульей шкуры надулись, вёсла заработали в бешеном темпе, и «Каракатица» понеслась вперёд с немыслимой скоростью. По бокам её острого носа выросли высокие пенные усы, совсем как у идущего полным ходом железного катера морской гвардии. Наверное, эти усы и навели Петра на спасительную мысль.

— Нам не уйти, — пробормотал капитан Раймонд, на минуту переставая творить заклинания. — И ещё эти паруса, будь они прокляты! Мозгов у белого кита не больше, чем у селёдки, но даже он сумеет отличить шкуру одного из своих собратьев от доброй ту-бангской парусины. И хоть бы один китобой оказался поблизости! Хоть бы какой-нибудь островок! На берегу эта тварь нас нипочём бы не достала…

— Хватит болтать! — взвизгнул Свисток так пронзительно, что и капитан, и Пётр невольно вздрогнули. — Делайте что-нибудь! Вам-то хорошо, вы умрёте и всё, а мне предстоит сотни лет томиться в брюхе у вонючей рыбины. Что я там буду делать?

— Свистеть, — сказал ему Пётр. — Паука со свистом не получилось, зато теперь в здешнем океане появится поющая акула.

— Это шутка? — с отвращением спросил Свисток. — Если да, то должен заметить, что страх плохо повлиял на твоё чувство юмора.

Капитан промолчал, но покосился на Петра с удивлением: похоже, он не понимал, как мальчишка может шутить перед лицом неминуемой гибели. Пётр не стал ничего объяснять.

— Иди сюда, — сказал он Свистку. — У меня, кажется, есть идея. Только, будь добр, прими свой нормальный вид. Для того, что я задумал, боцманская дудка не годится.

— Ещё чего! — возразил Свисток. — Я приложил огромные усилия, чтобы получить право называться Волшебной Боцманской Дудкой. Я — Боцманская Дудка и тем горжусь! И я не позволю… Мама!

Издав панический вопль, Свисток стремительно развернулся в прямую линию и свернулся по-старому, приняв свою первоначальную форму. В следующее мгновение медная загогулина скользнула в ладонь Петра и затаилась там, сложив колкие лапки и втянув глаза.

Пётр оглянулся через плечо и увидел причину, которая заставила Свисток так быстро изменить решение. Причина была треугольная и белая, как парус гоночной яхты. Это был гигантский плавник, который с фантастической быстротой приближался к «Каракатице» с правого борта, идя наперерез обречённому кораблю. Плавник разрезал воду, а под ним угадывалось чудовищное тело размером с атомную подводную лодку. Да, больше всего зто напоминало то, как всплывает подводная лодка, разве что торчавший из воды плавник был не чёрным, как боевая рубка субмарины, а белоснежным.

По команде капитана Раймонда матросы бросились к правому борту. «Каракатица» ощетинилась острыми баграми и длинными тяжёлыми вёслами, но эта жалкая защита выглядела просто смешно, стоило только посмотреть на приближавшийся плавник. Белый как полотно капитан выхватил из ножен бесполезный кортик, готовясь подороже продать жизнь.

Тогда Пётр поднёс Свисток к губам и просвистел заклинание Повтора — то самое, которое показывал Валерке на берегу тихого Царскосельского пруда. Нежная переливчатая мелодия разлилась над палубой, но ничего не произошло.

Сначала Пётр решил, что опять что-то перепутал и заклинание не сработало. Потом он заметил, что яркий солнечный день как-то потускнел. Не то чтобы сделался пасмурным, нет, — солнце сияло на прежнем месте, и море по-прежнему сверкало под его лучами, — но весь этот блеск и сверкание словно потеряли силу, как будто Пётр смотрел сквозь противо-солнечные очки с дымчатыми стёклами.

— Даже солнце померкло, — уныло пробормотал капитан Раймонд. — Это тень смерти коснулась нашего корабля!

Чудовищная белая акула поднялась на поверхность, на ходу переворачиваясь кверху брюхом, как делают многие акулы, готовясь схватить добычу. Её размерам позавидовал бы любой из земных китов, но это была именно акула. Пётр разглядел широкую зубастую пасть, искривлённую в вечной плотоядной ухмылке, и тупые холодные глазки по бокам приплюснутой, похожей на огромное зубило головы. Вблизи было заметно, что акулья голова покрыта глубокими шрамами, а острый передний плавник надорван в двух местах. Брюхо у акулы было бледное, серовато-серебристое. Петра при виде этой твари пробрала нервная дрожь: ей действительно ничего не стоило перекусить «Каракатицу» пополам, как гнилую ветку. Дракон-охотник парил над «Каракатицей», сужая круги, и вдруг неуверенно качнулся в воздухе, забил крыльями, с трудом выровнял полёт и торопливо полетел прочь.