Сергей Самаров - След Сокола. Книга третья. Том первый. Новый град великий

– Какой ход?

– Все войны обычно ведутся в летнее время. Зима для походов мало подходит. Так в большинстве стран считается…

– Да, я уже обращал внимание – чем дальше к закату, тем вои более изнежены, и чем дальше к восходу, тем они мужественнее, тем легче переносят трудности. Полуночные вои тоже более мужественны. Те же свеи. Они раньше тоже ходили в летние походы. А в этот раз пошли зимой, когда их не ждут. Хотя, я думаю, они просто потому торопились, что знали – наш город без стен стоит. И стремились словен уничтожить, пока стены и вал не выросли. И были уверены, что словене не позовут на помощь русов, которые их город пожгли. Считали, что между нами теперь вражда вековая. А о том, что с нами теперь вагры, они вообще не слышали.

– Вот. Карл тоже выбрал для похода на нас зиму. Зимой у него больше возможностей собрать большую армию. И он собрал такую, которой мы долго сопротивляться не могли. Наше княжество уже было обессилено многолетней войной. Тем не менее, мы могли бы быть разбиты еще двадцать шесть лет назад. Но все это время держались, благодаря воинскому дару князя Бравлина. Целых двадцать шесть лет.

– Только я не понял, какое отношение имеют эти двадцать шесть лет к тому, что княже приказал отпустить две сотни свеев, которых Первонег хотел повесить.

– Это же все так похоже… – сотник Заруба думал, что он уже все так подробно объяснил! Но он не мог понять, что один князь просто на внутреннем уровне не всегда может согласиться с тем, что другой князь делает что-то лучше, чем мог бы сделать он сам. И потому Гостомысл, сам того не осознавая, не желал видеть в этой битве такую великую победу, которую потомки должны знать в веках. И все это даже при том, что Гостомысл относился к Бравлину с большим уважением и даже с симпатией. И сам был готов ударить того, кто скажет о князе плохо.

– Что же здесь похожего?

– Весть о полной победе слабого над сильным разносится. Значит, слабый не настолько и слаб. Значит, на него нападать опасно! Тем более, когда он стены города воздвигнет, и силы обретет.

– Купцы и без того разнесут эту весть.

– Купцы – не очевидцы, не участники. А участникам поверят намного быстрее. И Новгород будет считаться настолько сильным градом, что мало найдется охотников посягнуть на него…

– Все ты, сотник, говоришь правильно, – вздохнул Гостомысл. – Но не видишь в своем восторге естественного противоречия собственным утверждениям.

– В чем же это противоречие, княже?

– Князь Бравлин сам вызвал на свое княжество сильную армию Карла Каролинга. Такую армию, с которой он справиться не смог… Показал, что он сильнее, в итоге Карл и собрал более сильную армию.

– Тем не менее, эта армия собиралась двадцать шесть лет. И княжество хорошо эти годы прожило, – сказал вдруг князь Бравлин, незаметно подъехавший сзади. Он, кажется, слышал большую часть разговора князя-посадника и своего секретаря.

На это Гостомысл ничего возразить не смог, да и не желал с Бравлином спорить, как спорил с сотником Зарубой. Но рядом с Бравлином ехал конь-о-конь сотник стрельцов Русалко. Русалко посчитал, что он возразить сможет.

– Но все же эти двести отпущенных воев – это все напоминает не великодушие, а слабость. Слабость нашего княжества, которое словно бы извинения просит за то, что такую армию разбила. Мне кажется, это не в нашу пользу.

– Не думаю, что эти двести человек смогут внушить другим мысль о нашей слабости. Слишком перепуганными они домой прибудут. А если и найдутся такие, кто подобным образом подумает, то со временем начнут возвращаться домой отпущенные нами пленники, у которых срок рабства еще не окончится, но хозяева пожалеют их, и отпустят. Насколько я знаю, обычно почти треть пленников обретает свободу таким образом. Или за хорошую работу, или просто по доброте душевной. И эти вернувшиеся пленники будут рассказывать совсем другое. И при этом они будут чувствовать не только страх перед славянами, но и благодарность к ним за досрочное освобождение и за хорошее отношение в период рабства. Таких будет, по простому подсчету, больше тысячи человек. И их мнение будет более важным, чем мнение тех двухсот. Тем не менее, и двести первых свою первоначальную задачу выполнят.

– Да еще ярлы и конунги, что выкуп привезут, свое добавят…

Гостомысл, который только что спорил с Зарубой, внезапно поддержал Бравлина.

– Прости, княже, мое несогласие, – улыбаясь, сказал и Русалко. – Видимо голова моя не умеет мыслить так, как привыкла мыслить княжеская. И я многого не могу понять. Но я стать князем и не надеюсь. А для сотника стрельцов моя голова, кажется, подходит.

Бравлин ничего не ответил, только встречно улыбнулся сотнику. Ответил только Гостомысл:

– Мы с князем Бравлином вместе подумаем, как твою голову можно использовать. Есть у меня относительно твоей головы некоторые соображения. Если князь поддержит, тогда скажу. А пока еще рано…

Горожане, а на пожарище и в Людином городище, в основном, оставались женщины и дети, да небольшой полк под командованием воеводы Военега, который, в случае прорыва части свеев, обязан был частью защитить ворота, а основной силой, по сути дела, своей грудью, прикрыть отход мирных людей, пусть и умереть, но умереть достояно, не вышли все вместе встречать возвращающихся воев, как обычно встречают полки из похода. В Новгороде продолжались работы, прерванные только для проведения вече. Так распорядился перед выходом из Новгорода князь Бравлин. И распоряжение князя выполнилось, хотя у этих женщин и детей ушли на жуткую в их представлении сечу мужья и отцы, и могли там погибнуть, защищая свои семьи. Однако стремительный поход Бравлина и засадные, неудобные для противника действия, были настолько удачными, что погибших не было. И весть об исходе встречи двух противоборствующих дружин каким-то образом дошла до Новгорода раньше, чем вернулось войско. Словно по воздуху прилетела [123]. Правда, несколько десятков человек в новгородском войске все же тоже получили легкие ранения во время начальной схватки на льду. Без этого боевых действий не бывает. Хотя большинство получило все же не ранения, а различные ушибы, когда кубарем скатывалось с крутого обрыва – кто ногу подвернул, кто руку неудачно выставил… Над такими «боевыми» увечьями сами «увечные» только посмеивались, не считая это серьезным ущербом.

При этом, словене не помнили в своей истории такого скоротечного, и такого удачного похода, и возвращались в город радостные. Только-только они успели выбрать себе нового князя. И уже одно это стало значимым для города событием, шагом в новое состояние, может быть, даже не совсем привычное. Еще шли среди словен споры, что лучше – следование традициям или рывок в новый мир. Эти споры относились к тому, что новый князь решил назвать город Славен непривычным им именем Новгород. Мнения разделялись, и, хотя желающих противостоять Бравлину не находилось, все же порой слышались голоса, вещающие о том, что Бравлин ничем не заслужил право так менять жизнь княжества. Так говорили люди, которые тосковали по ушедшему времени, каких в любом обществе бывает немало, но кто-то стремился и к обновлению. Согласия в мыслях не было, как было согласие в необходимости город строить, и согласие в необходимости город защищать. И вот князь Бравлин Второй подтвердил делами свое право на кардинальное решение. Такого большого войска, пришедшего из страны свеев словене не припоминали. И где теперь это войско. Князь Бравлин разбил их. И даже пленников набрал четыре тысячи. Хотя для самого Новгорода оставил лишь половину. Это тоже было не совсем понятно, но скоро нашлись люди, умно объяснившие то, что уже объяснял сам Бравлин князю-посаднику Гостомыслу. Тем не менее, при отсутствии торжественной встречи, когда незадолго до заката колонна с воями-новгородцами появилась в пределах города, работу люди сразу бросали. Женщины с детьми стремились подойти ближе, чтобы найти своих мужей и отцов, что при таком большом количестве воев было трудным делом. Тем не менее, они находили. И радовались, что семья не лишилась кормильца.