Кирилл Берендеев - Поход Мертвеца

– Это ты, Мертвец, – Повед, наконец, назвал его по имени. Бояться теперь нечего, Сиромах выздоровел, а их ждет вечный покой. Или вечные муки, как будет угодно богу. – Спасибо тебе за все и прости нас.

– Я вас давно простил. Вы сами себя простите. – Проповедник вздрогнул, будто судорога по телу прошла. Распрямился разом, вновь обретя на короткий срок прежний свой вид, и резко произнес:

– Да как я могу! Моя жизнь, моя суть, все мое разом отобрано. Я искал истину, пытался постигнуть, казалось, в этом обрел покой – и что же? Я ошибся, не просто ошибся, я едва не погубил того, кого назвал сыном, кого воспитывал… воспитал, кого лелеял и в кого душу вложил. Что же это, боже? Шутка или знак, снова знак, который я не могу растолковать?! – Он уже кричал, обращаясь к кому-то под потолком или выше него. Взяв себя в руки, продолжил: – Что это? Я ведь должен понять, в последний свой час, я должен получить ответ на вопрос.

– Повед, но, может, знаки и не так лгали. Наш сын…

– Теперь нам запрещено его так называть.

– Сиромах здесь, в Метохе. Его будут обучать. Может… может он станет тем, о ком мы мечтали. Ты мечтал, Повед. Подумай. А то, что мы уверились в собственной непогрешимости и забыли о боге – то нам кара. Мы ведь убили, помнишь, мы убили мечом наемника. Мы взяли его, как берут вещь, мы вели его, мы подготавливали, мы ожидали, мы… смерть карается только смертью, это первая заповедь.

Он снова сжался. Байя коснулась мужа, прильнула к нему. Повед несмело обнял супругу. В глазах впервые блеснули слезы.

– А верно ли сказал Лива, он не мог ошибиться? – встрял наемник.

– Он мог. Книга нет. Она не опознала в теле мальчика демона, не нашла его. То, что нам принес Лива – ответ самой книги. А ее писал бог рукой пророков своих, – он перевел взгляд на супругу и, кивнув ей, произнес:

– Ты права. Мы забыли о плате, возгордились, поставили себя наравне с всеблагим. Но мальчик здесь, на три года, как и ожидалось, как и хотели, хоть этого у нас не отнять. Эту надежду. А там… никакие муки не страшны. Лишь бы ты была со мной.

– Я буду с тобой, Повед, – тихо произнесла Байя. – Я всегда с тобой. В горе и радости, как и сказала господу в день нашей свадьбы. Я не покину тебя.

– Спасибо тебе, Байя. Ты единственная моя надежда как раньше, как всегда. Ты одна.

– Господь? – переспросил наемник.

– Мы называем так бога нашего, ибо он единственный наш царь и владыка. Никто из смертных не смеет управлять Ретью, только господь бог распоряжается нашими судьбами, в самом княжестве ли, в Рассеянии ли, неважно. Лишь он велит нам и творит наши судьбы и судьбу нашего рода и государства. И я по-прежнему верю, что Сиромах, что мой сын, он станет, он поднимется, он воссияет. Пусть не увидим, но узнаем.

– Он простит нас, – шепнула Байя.

– Именно, простит. И ты прости нас, Мертвец.

– Я прощаю вас, – и когда охрана уже довела их в самый конец коридора, неожиданно крикнул: – Вы пошли путем смерти, не сворачивая, раз и навсегда его выбрав. Так нельзя, всегда есть выбор. Даже смерть и ту можно избрать. Я, Мертвец, говорю вам это.

– Спасибо тебе, – прошелестел голос и затерялся меж переходами. Стража повернула его, касаясь лишь топорищами, и впихнула в зал, где, раздавленный прощанием, сидел мальчик.

Мертвец вошел, оглянувшись, попросил снять стол. Он не будет касаться ребенка, они посидят и поговорят немного. Монахи согласно кивнули, сняли стол, поставив его в ряд с другим. Будто в трапезной, только завтрак не принесут.

– Тебя тоже казнят? – едва слышно спросил Сиромах. Мертвец растерялся, он только сейчас понял, что понятия не имеет о своей участи. Обернулся в сторону черных монахов, не вышедших из зала и пристально наблюдавших за ним.

– Большее зло поглощает меньшее. Богоотступничество поглотило убийство, совершенное тобой, как орудием истового лживого желания Поведа и Байи. Ты будешь освобожден, наемник. Но тебе запрещается появляться в пределах Великого княжества Реть. Если ты нарушишь приговор, будешь убит. А не будешь сразу, подвергнешься преследованию по всему Рассеянию, где бы ни ступила твоя нога.

Долгое молчание. Наконец, наемник кивнул, снова глядя на мальчика.

– Увези меня отсюда, – попросил Сиромах. Протянул руку, положил ладонью кверху на стол. Наемник не шелохнулся.

– Не смогу. Сам знаешь, почему. Надо потерпеть, Сиромах, три года, тогда я смогу придти.

– Обещаешь? – Мертвец кивнул.

– Ты не сможешь выполнить обещание, – послышалось от стены.

– Ты не узнаешь.

– Не я, но господь наш узнает.

– Пусть. Но для меня главное, чтоб не узнал ты, – он повернулся к мальчику, не могущему сдержать слезы. – Не плачь о будущем, плачь об ушедшем. – Набатный звон известил о наступлении полудня, времени казни, оба содрогнулись и поежились. – Твои родители, как бы их тут ни называли, хорошие люди. Пусть они и не дали тебе жизнь, они постарались дать тебе все необходимое.

– Я теперь не знаю, что они мне пытались дать. И ты, они втянули тебя в это, пытались… – он замолчал на полуслове.

– Думай о лучшем. Их жизнь была только ради тебя. А это главное.

– Ты простил их, наемник. – Мертвец кивнул. – Так просто. Потому что их приговорили к казни?

– Много раньше. Они любят тебя, Сиромах, все остальное – на божьей совести.

Снова молчание. Чтоб не плакать, мальчик долго глядел в потолок, под тесаные своды, уходившие в недосягаемую высь. Не отрывая глаз от потолка, спросил:

– Но ты приедешь за мной?

– Обещаю. Если ты останешься, я приеду сюда, если тебя изгонят, жди меня на старой дороге в Опаю в первой деревне от сожженного Истислава. Там меня знают, а тебя примут, – Мертвец неожиданно вспомнил княжича Пахолика, с которым путешествовал через те места. – Только подожди эти три года. Ты теперь мужчина, Сиромах, ты все сможешь перетерпеть. Я верю, что сможешь.

Он мелко закивал, благодаря. Вздохнул, сглатывая комок, подкативший к горлу, когда ему на плечо легла рука Ливы. Поднялся и, постоянно оборачиваясь, вышел через дальнюю дверь. Мертвец еще какое-то время сидел подле стола, затем, когда его стали убирать монахи, подошел к ним.

Спросил о княжиче, коего совсем недавно охранял в деревне, которую помянул как убежище для Сиромаха. Монах кивнул, да, приезжал сюда помолиться, мы отказали ему. Много ли народу было с ним? Нет, всего человек двадцать воинов, но мы запретили им подниматься вместе с Пахоликом в пределы монастыря, тогда княжич повернулся и уехал без молитв. Наемник поблагодарил за ответ и вышел.

Долго брел коридорами, поднимался и спускался лестницами, покуда не выбрался к высокому стрельчатому окну, раскрытому настежь, в башне, вознесшейся высоко над монастырем. Крепость поглотила остров, ни куста, ни травинки не оставила, только камни брусчатки, уходившие в студеную воду. И узкие тропы деревянных дорожек, одна из них выводила на махонькую пристань со странной конструкцией из балок и блоков, похожую на колодезный журавель. Мертвец невольно остановился, увидев ее. И вдруг понял, что казнь только начинается – огромный мешок еще висит на веревке над черной водой. Балка повернулась чуть дальше, короткая команда, и топор с маху ударил по пеньке. С визгом веревка проскочила блоки, высвобождаясь, мешок ухнул в воду и камнем ушел в ее глубины.