Кирилл Берендеев - Поход Мертвеца

Мертвец вынул кремень, ударил об кресало, поджигая тряпицу. Пнул под зад оставшихся в веревках двух легионеров, которые с криками полетели за борт. И рявкнул Лонгину:

– Лови и еще подарок! – бросив в лодку бочонок, оставлявший за собой длинную огненную черту. Центурион все понял тотчас, приготовился подхватить бочонок на лету, но качка от падения воинов в воду не дала ему и этой малой возможности уберечься. Дерево тотчас треснуло, жир полыхнул, пламя охватило ялик во мгновение ока. Все, кто находился в лодке, тотчас превратились в факелы. И с воем попадали за борт.

Ял принялся разламываться, распадаться. Китовый жир стремительно расходился по воде, пламя растекалось по всем направлениям, подбираясь и к нефу. Мертвец резким движением обрубил веревку. Легионеры, в полной выкладке, всплывали посреди огня и снова уходили под воду. Кажется, он видел среди них и Лонгина, его красный шлем с поперечным гребнем виделся еще в пламени какое-то время, затем исчез.

И странное ощущение охватило наемника. Мертвецу показалось, души заживо горящих легионеров стремятся не в царство мертвых, где их уже заждались, а к нему, двигаются в его направлении, обтекают его, шепчут что-то в уши, рассказывая, делясь собой…. Он вздрогнул всем телом, отшатнулся, несмотря на крики капитана, стремительно ушел с кормы, спустился вниз. Обнажил руку и сорвал браслет с предплечья, подарок Жнеца душ. Только после этого морок стал проходить и через некоторое время вовсе пропал.

Мертвец долго смотрел на подарок, мысли бродили темные, мутные, затем положил его в карман, покачал головой. Выбрался на палубу, оглядывая бухту – лодки спешно двигались обратно, к берегу, без всякого порядка, без команд, тихо; было слышно, как шлепают по воде весла.

Он вздохнул и, повернувшись, отправился к Лискаре.

Пришлось долго разубеждать, что это не ее вина: и нападения легионеров, и установившийся штиль, после крепкого западного ветра, три дня подхлестывавшего корабль, а затем будто затерявшегося в бескрайней дали. Как раз когда они договорились отправиться к капитану с просьбой обвенчать их.

События, прошедшие в Фике, к счастью, не оставили сильного рубца в ее сознании, Лискара быстро освобождалась от страхов. Просила больше не изображать из себя лихого рубаку, и она постарается не сбивать его на подобные геройства, ведь наверняка каким дурным словом подтолкнула на рубку с бежавшими легионерами. Она плохо помнила, что случилось в тот день, память старательно вытерла большую часть воспоминаний, в мыслях остался страх за любимого и боязнь его потерять, как теряла прежде, нет, куда больший страх – ведь теперешняя любовь Лискары казалась ей куда прочнее, крепче, надежней. Она не девочка, прекрасно понимает, что делает. И все равно поступает почти так, как прежде, разве что больше колеблясь, прежде чем упасть в омут. Пытаясь просчитать будущность, предугадать, предвидеть. Равно как и сам наемник, обнимая женщину, мыслями бывал далек от нее – либо в прошлом, либо в грядущем. Браслет, подаренный Жнецом душ, не давал покоя, а после Фики бесследно не могли пройти воспоминания о другой встрече с дезертирами, куда более страшной. Временами он вспоминал о ней вслух, и тогда Лискара прижималась к нему, он гладил медвяные волосы и, вдыхая аромат, забывался – где-то посредине между прошлым и будущем, в той неопределенности, которая даруется разве что сном или кратким, на миг, забытьем – подобным этому.

Несколько раз он, забывшись и не замечая этого, называл Лискару другим именем; та поначалу не возражала, но потом сказала вдруг, что так зовут ее сестру. Наемник вздрогнул, спохватившись, Лискара снова обнимала его, целуя в макушку, как это делала Либурна, готовая простить, он обнимал вослед, голова кружилась.

Наконец она решилась. И на венчание, и, что куда важнее, на невозвращение в Утху. Товары перешлет с капитаном, благо тот никогда не возражал против подобного. Бегство они объяснят письмом. А потом, когда подберут город обитания, – где-нибудь на западе Урмунда, недалеко от столицы, где Лискара всегда мечтала побывать, да до сих пор так и не сложилось, – тогда снова проведут обряд, на сей раз по всем правилам, у алтаря и со свидетелями среди новых знакомых. В Эльсиде оставаться она не хотела, а Мертвец не настаивал. Тем более, его дом, если ту пещерку можно называть домом, скорее, сокровищницей или оружейной, находился далеко на севере республики.

– И ты часто там бываешь? – спрашивала Лискара, заглядывая в глаза. Он качал головой.

– Редко. Только когда надо взять или принести какую-то редкость, вдруг понадобившуюся. Далеко добираться.

– А много там сокровищ?

– Среди оружия – немало, – улыбался он. Она улыбалась следом, начиная строить планы. Наемником видеть его не хотела, пусть лучше учительствует. Не в гладиаторской школе, конечно, пусть учит будущих воинов, так почетнее, хоть и меньше денег дают. Или юных сынков изящным выпадам в поединках на кинжалах или коротких мечах-гладисах – в среде богатых жителей республики такие забавы не редкость; все одно оружие тупое, хотя показать удаль молодцам хочется частенько. Особенно после нескольких стаканов неразбавленного вина.

– Ты ведь хороший учитель, – говорила она не раз, – сможешь передать все, чем владеешь. А убивать чудовищ пусть будут другие.

– Я еще могу их убивать, благо они не так страшны и опасны, как люди, – она качала головой.

– Я буду переживать. Мы будем, ведь ты хочешь девочку.

Впервые Лискара заговорила о ребенке. В этот день они и отправились к капитану, просить разрешения на венчание.

Тот слушал долго, неохотно кивая, потом попросил разрешения у женщины поговорить с ее любезным наедине. Отвел Мертвеца подальше от чужих глаз.

– Прости, не смогу. Мой грех, что отказываю, но душа не лежит. Да, суеверен, да, боязлив. Может, гнева богов боюсь, может, людей, команды своей. Она и так тебя недолюбливает, хоть им и кажется, что ты их жизни спас. Все одно – страшный ты человек.

– А тебе не кажется, что спас? – капитан мотнул головой упрямо.

– Нет. Все, что я знал о воинах пятого легиона, сказал мне ты. Центурион мог и потерять витий и взбеситься именно из-за этого. И да, пусть он беглый, но, прости, наемник, я ни разу не слышал, чтоб он угрожал вашим жизням.

– Убитый матрос не в счет?

– Он не повиновался приказу. Возможно, отчаяние, возможно, им действительно очень надо было уйти, а ты встал на дороге и меня подговорил участвовать. Еще и двоих пленных убил. Ты страшный, наемник. Говоришь, будто чудовищ убиваешь, а я вижу только след людских трупов.

– Ты не знаешь дезертиров. Они пять лет назад убили мою жену и сына. Им лошади понадобились, мы могли отдать, но ведь убили.