Даниил Ященко - Двенадцатый [СИ]

-Я придумал, - сказал Шакур спутникам, - вспомнил заклятье к случаю. Только надо время. Оно сложное и потребует сил. Мне придется пустить еще и дым, а тогда, когда мы спасали орка мне это далось нелегко.

Тем временем перед шеренгой натянувших луки и приготовивших арбалеты разбойников вышел высокого роста мужчина в вороненой кольчуге и шлеме, оставляющем лицо открытым. За спиной его, над правым плечом, торчала рукоять меча. Казалось, ему нет совершено никакого дела до незваных гостей. Настолько ленивы и расслаблены были все его движения. Но это впечатление было обманчиво. В нем чувствовалась такая сила, что даже у не сомневающегося в своем искусстве Канна возникли сомнения относительно осуществимости его замыслов. Но, тем не менее, он вышел вперед и прокричал, чтоб все противостоящие воины слышали:

-Ты захватил в плен моих сородичей, напав на них в темноте. Сейчас нас только трое, а вас три десятка. Мало чести победить при таком раскладе. Предлагаю тебе честный поединок, если ты не трус, ты выйдешь против меня. Если я проиграю, мы все в твоей власти. Если нет - мы вольны уйти своей дорогой.

-Даю слово, - проговорил разбойничий вожак слишком хриплым голосом, - Даю тебе слово Хельдвинга и клянусь снегами Нифельгарской равнины, что ты уйдешь невозбранно.

Хельдвинг все тем же ленивым движением вытащил двуручный меч из-за спины и скинул на землю теплый плащ. Противники сошлись. Выпад, защита, контрудар. И вновь выпад, и вновь защита. Бойцы пробовали друг друга на крепость. И опасения Канна подтвердились. Он имел дело не с простым бойцом и даже не с мастером мечного боя. С кем-то, кто был даже не равен, но, возможно, и превосходил его во владении сталью. Даже двумя клинками он не мог пробраться через мастерскую защиту Хельдвинга. Тот ловко отбивал ложный выпад и тут же молниеносно парировал настоящий удар. Даже во время замаха тяжелого меча, Канн не мог достать его клинком. Длинная рукоять, оканчивающаяся острым шипом отбивала удар за ударом. И даже самые смертоносные финты разбивались о широкое лезвие двуручника. Но и северный разбойник не мог задеть сталью своего противника, постоянно встречая на пути меча или вражий меч или сотни раз прокаленное в гномьих кузнях и поэтому выдерживающее такие удары даго. Для зрителей же их схватка была подобна какому-то потоку ожившей стали. Движущиеся быстрее молнии клинки сливались в причудливые фигуры. И не успевал глаз зафиксировать очередной мудреный узор стали, как мечи уже рисовали в воздухе новый. И вдруг встретившаяся сталь особо зло зазвенела раз, другой, прочертивший в воздухе замысловатый зигзаг клинок не встретил преграды, затем еще один. Зло зашипел в темноте полуэльф. Хельдвинг отпрыгнул, выставив перед собой длинный меч. Канн стоял на снегу, зажимая ключицу. У ног его лежал обломок меча салкандовского пехотинца. Но и его даго попило вражьей крови. Медленно-медленно алая жидкость стекала по опущенному лезвию и капала на снег. Прошла секунда. Потом еще одна и еще. Непоколебимый, точно тысячелетний утес, Хельдвинг пошатнулся, вонзил свой страшный меч в землю и оперся на него, чтобы не упасть. Но не удержался и свалился на одно колено. По левой прижатой к боку руке полилась обильным потоком кровь. Вожак разбойников поднес руку к боку. Прямо под сердцем выкованное гномами лезвие порвало кольчугу и глубоко вошло в тело, на груди звенья были чуть прогнуты. След шел до того места, где заканчивается воротник кольчуги, оставив неглубокий порез на обнаженной коже.

-Ты хорошо сражался... - прохрипел с явным усилием Хельдвинг, - Мало кому такое удавалось...Почитай никому...У нас ничья, защитник эльфов...Я не признаю себя побежденным...Но ты можешь уходить...И ничья стрела под страхом смерти не сорвется за тобой... - видно было, что тот нарочно разглагольствует, скрывая боль и все усиливающуюся слабость от потери крови. - Мы еще встретимся...Когда у тебя будет хороший меч...Этот подвел тебя...Идите же!

Канн молча поклонился и отошел к своим. Лишь почти добравшись до лагеря он рухнул на руки эльфам - непревзойденным целителям.

Интермеццо 1. Кромаленское поле.

Солнечный диск стоял в зените, заливая просторную равнину теплыми ласковыми лучами. Но ни одно живое существо не нежилось в щедро изливаемом тепле. Ибо здесь, на Кромаленском поле, испокон веков не было ни дерева, ни человека, ни зверя. Безжизненная равнина тянулась и тянулась на тысячи лиг. И лишь где-то там, за беспредельно далеким горизонтом, через камни пробивалась мягкая, точно ворс дорогого ковра, трава. Так повелось, что с самого сотворения миров Кромаленское поле было порубежьем двух изначально противоборствующих сил - Света и, само собой, Тьмы. Едва какое-либо из непримиримых начал брало верх, как тут же стремилось положить конец второму. И вновь война. И первое сражение - всегда самое страшное и ожесточенное - происходило здесь. Поэтому-то поле было сглажено чуть ли не как стекло бессчетными полыхавшими здесь пожарами как колдовского так и нет происхождения. Крывшаяся под расплавленными камнями земля щедро удобрялась телами павших. Но стоило ей дать плоды, как они тут же безжалостно или по неведению вытаптывались миллионами марширующих ног. Даже сам воздух тут пах смертью и болью. Словно пропитавшись предсмертными стонами раненых и подсердечными проклятьями более удачливым противникам. А если бы кто-то, как я, решился бы взглянуть на Кромаленское поле вторым зрением, доступным лишь истинным магам, то увидел бы не миллионы, но миллиарды не нашедших покоя в посмертье душ, целые океаны высвобожденных чужим колдовством сил, которых хватило бы на то, чтобы уничтожить и вновь возродить добрую сотню миров.

И сегодня, в такой поистине чудный полдень, когда хорошо передохнуть в тени раскидистого дерева после работы, пережидая самую жару, на Кромаленском поле вновь выстраивались рати. От шагов неисчислимых ног в латных сапогах дрожала сама земля. Летучие твари всех мастей, от более-менее привычных грифонов и драконов до неизвестно из какой преисподней призванных чудовищ, что способны одним своим видом внушить в сердце любого храбреца панический ужас. Даже я никогда бы не смог сотворить ничего подобного, несмотря на то, что меня частенько приравнивали к Темным (после особо разрушительных экспериментов). Лично я не знаю, как еще не трещали сами кости мира, выдерживая на себе тяжесть всех, без исключения, Великих. Тут я видел всех одиннадцатерых Инквизиторов, хранителей равновесия и любимых детей самого Творца, которые, в какой уже раз, вели за собой рати Света. Верхом на кошмарных порождениях мрака парило воплощенное зло - Миттео, Бальтазар и крылатых Азраил, видимо, не хотевший тратить столь драгоценные силы на махание вороньими крылами. Верхом на бешеном вороном гарцевал перед строем панцирников Элозар. Обходил полки, тщательно выискивая недочеты, могучий Ириодал с обнаженным чуть изогнутым клинком - Катаной Тьмы - от которого волнами разливалась недобрая и какая-то чуждая всему живому Сила. Признаюсь, меня его меч занимал более всего, что сейчас творилось на бесплодной равнине Кромаленского поля. Более чем выстраивающиеся армии, плетущиеся атакующие и защитные заклинания. Даже больше этого меня занимал матово поблескивающий на вид обычный меч, лишенный любых украшений. Я слышал, что это оружие ковал в горниле миров сам Творец, под пару такому же Светлому мечу. Признаться, тех сил, что таились в нем, в большинстве не понимал даже я. Куда уж там выскочке, возомнившему себя Темным Владыкой - младшему брату демона Миттео. Он едва ли использовал и сотую часть вложенного в меч. Интересно, как он попал к нынешнему владельцу? Кто был столь не осторожен, что дал ему это оружие? Ведь это все равно, что вложить боевой клинок в пальчики новорожденного.