Елена Блонди - Тайные улицы, странные места [СИ]

— Задумался…

— Что? А. Да, извини. Немножко.

Стены расширились и шаги притихли, улетая эхом к провисшей сетке забора, напрочь заплетенной глянцевыми листьями дикого винограда. В глубине огорода загремела цепкой собака, лайнула сонно пару раз и зевнула, клацая зубами.

— За что? — удивилась Женя, — за то, что думаешь? Нет уж, ты думай, думай. Отану понравится.

— О чем? — удивился в ответ Женька, удобнее перехватывая сложенный штатив, — мне ему, что ли, надо пересказать потом?

Девочка покачала головой, улыбаясь. Легкие волосы разлетелись, снова открывая ухо.

— Он просто любит, когда думают. Обо всем.

Женька насупился. Если она спросит, о чем же ты думал, вот прямо сейчас, то придется говорить, что про Ану, про ноги, линейку, и про то, кто красивая, а кто не очень. Или соврать. Поэтому он поспешил спросить, вспоминая слова Отана:

— Переходы. Места переходов, а это что?

Они прошли несколько спящих домов с черными окнами и Женя ступила в такую же черную щель между белеными стенами, исчезла там. Женька перехватил штатив вертикально, шагнул следом, напрягая глаза — разглядеть темноту после желтого с серым фонарного света. Промежуток меж стен был совсем узким, побелка шоркала по локтям, утоптанная земля под ногами поднималась, уводя их в гору. Значит, прикинул Женька, задние стены домов прижаты прямо к склону. И вдруг ему показалось, что стены исчезли, вернее, стали прозрачными, как-то не так, как стекло, а просто он вдруг понял — там, в паре метров, за каменной кладкой, кто-то сейчас спит, дышит, смотря сны. И еще там всякие ковры, чтоб от стенки не тянуло сыростью. Телевизор, столы и разбросанные игрушки. Как будто дом — это тело, а люди в нем — будто живое сердце…Когда люди уходят, дом, наверное, умирает, как человек, если это сердце вынуть. Где-то услышал или прочитал — покинутый дом. Покинутый. А раньше не думал, как это.

Женя впереди уже поднималась по склону, тропа все еще была узкой, теперь по сторонам ее висели проволоки огородных заборов, а впереди — сплошная темнота спящей травы и над ней — еле видные в городском зареве звезды. А он задержался, тронув рукой прохладный беленый угол. Замер, прислушиваясь к себе и к тому, что творится вокруг. Казалось, что все зашевелилось, дыша и открывая тысячи глаз, нет, миллионы, и смотрит. Разглядывает его, тянет пальцы — потрогать. Вся ночь и все, что в ней — от запаха перегретой долгим летом травы до оставленных на ночном асфальтовом пятачке белых цветочных воронок. Казалось, его растаскивает на части, не больно и не страшно, но очень странно, растворяет, как сахар, насыпанный в горячий чай. И он при этом не исчезает, но…

Женька стоял, пытаясь одновременно понять ощущения и продлить их. А девочка выше на склоне стояла тоже. Терпеливо и молча ждала, обратив к нему светлеющее в сумраке лицо.

На улице, с которой они ушли по узкому пространству между домов, резко и зло залаяла собака, подхватили другие, лай кинулся в щель, прыгая от стены к стене, потом утих — стая рванула дальше.

Женька оторвал руку от стены, снова перехватил штатив, который прижимал к боку локтем. Неловко улыбнулся и полез следом за спутницей, стараясь не касаться старых проволок, заплетенных колючей ежевикой.

Наверху пришел ветер, мягкий и широкий, омахнул горячие лица, задергал подол Женькиной тишотки, забираясь к потному животу.

— Аргест еще не спит, — вполголоса отметила Женя, обеими руками откидывая со лба волосы, чтоб охладить лицо.

Женька посмотрел на темный склон. Выше был смутно виден разновысокий дом, понизу скрытый черными кронами деревьев, белел каменный забор, и сбоку в стене дома светило круглое окошко под самой высокой крышей. Как иллюминатор в борту корабля.

— А я подумал сперва, ты из-за ветра, — засмеялся, тоже ероша жаркие волосы, — а видно же — окно.

— Что из-за ветра? — поинтересовалась Женя.

— Ну. Не спит. В смысле… — Женька смешался, не зная, как увязать то, что мысленно вдруг показалось логичным и стройным, а скажешь — станет выглядеть полной ерундой, да и чего он вообще, при чем тут ветер?

— Так, ерунда, — отказался объяснять дальше, — пойдем к вам, а? Ты обещала показать лабиринт ночью.

— Перекусим, — решила Женя, — потом ты домой.

— Моряна…

Услышав обрывок разговора, Женька не стал входить в стеклянный дом, замешкался сбоку от открытой двери, которая не давала увидеть его силуэт на зыбкой полупрозрачности стеклянных плиток. Намеренно старательно стал отряхивать серую тишотку от пятен известки. Ведерко с остатками стояло рядом, в него он сунул мочальную кисть, мокрую и уже истрепанную.

— Ты сильно спешишь, Арг, — голос девочки звучал серьезно, почти сердито.

— А ты чересчур бережешь нашего юного месье Жана, — возразил густой баритон хозяина, — он вполне готов.

— Мне так не кажется, — вместе с фразой по плите громыхнула сковородка, — ты забыл? Конечно забыл, ты ведь старик. Для них.

Женька ждал, что Отан обидится, тот вообще быстро обижался и начинал язвить, громогласно высказывая свои претензии, одинаково страстно что им, что козе Меотиде, что оручему петуху Арамису или его глупеньким белым курам. Но вместо привычного громыхания Отан пропел миленьким типа детским голоском:

— Цыплята-а-а, пуховые-е. Первоцветы-ы-ы на ранней траве-е… У нас сегодня будет обед? Или обойдемся словесами, дорогая Фейе, прекрасная Нот?

— Женя закончит с лабиринтом и пообедаем, — сковородка снова проехалась по плите. Запахло тушеным мясом и картошкой.

— Мстится мне, — вкрадчиво заметил Отан, — наш мастер беленых стен и сияющих полов, уже…

Женька громыхнул ведерком погромче, отодвигая его к стеклянной стене. Вошел в открытую дверь, поправляя рабочую тишотку с рваным рукавом.

— Я все. Кто будет работу принимать?

— Мы в тебя верим, — заявил Отан. Вытянул под столом длинные ноги в испачканных смолой и краской джинсах, разваливаясь на шатком тонконогом стуле:

— Мы даже уступили вам, восхитительный мастер Юджин, место во главе обеденного стола и одариваем вас правом первой ложки. Цените!

— Ценю, ага, — Женька прошел к мойке, открыл кран, подставляя под струю воды испятнанные белым руки. Мыл старательно, ожидая, возникнет ли снова разговор о незнакомой моряне, куда ему, оказывается, рано еще.

— Между прочим, — сказала от плиты Женя, перемешивая картошку с мясом, — витамины где?

— В огороде, — вздохнул Отан, подбирая ноги и отъезжая со стулом от стола. Встал, расправляя широкие плечи, продрал пятерней бороду:

— Юджин, подай корзинку. На полу там. Будут вам витамины, через мгновение.

Когда он вышел, Женька уселся, как и позволено — на деревянный старинный стул с высокой спинкой и крепкими подлокотниками. С вопросом на лице уставился на Женю, вернее, в спину и сердито отставленные локти.