Елена Блонди - Тайные улицы, странные места [СИ]

— Ты же врал мне! — Женя тоже подняла руку, смахнуть слезу, но та высохла сама, блеснув в уголке глаза.

— Ты не знала! Я точно знаю, ты не дотумкала ни разу. Так что случилось?

— Ты пнул щенка.

— Что? — Норис так удивился, что шагнул к ней, и сразу откачнулся, опаляемый жаром, идущим от массивной фигуры пса, — какого щенка? Чокнулась?

— Я шла, к нашему месту. Ты сказал, будешь ждать. Помнишь?

— Еще бы. Ждал три часа. Идиот.

— Я увидела тебя, ты из магазина вышел. С бутылкой пепси.

— Тебе купил, между прочим!

— Там был щенок. В коробке картонной. Подбежал. Вилял хвостом. Ты его пнул и ушел.

— Да? — Норис удивился, — не помню… — потом удивился сильнее, — ну и что? Попал под ногу просто. Бля. Так ты месяц нашей дружбы, поцелуйчики, ля-ля… ты это все похерила, из-за какого-то блохастого щенка? Не убил же. Пихнул. Наверное.

— Тогда я поняла, что ты мне врешь. Про себя. А так нельзя. У нас так нельзя. Мы слишком…

— Что слишком? Слишком для нас чистенькие, да? Типа такие боги! Типа супермены и вумены! Да иди ты. Чинук! Пшел отсюда!

Он выбросил руку в сторону сидящего пса. И отскочил, прикрываясь обеими руками, когда Чинук поднялся, выдергивая себя из черного месива, которое шипело и покрывалось серой коркой, а та ломалась от ворочания огромных боков, роняющих такие же серые пластины. Чинук задышал, делая зной вокруг нестерпимым, и вдруг прыгнул, закрывая собой сумеречное небо с алым угольком ушедшего в степь солнечного диска.

Женьке показалось, над головой пронесся авиалайнер. Пылающий. Он упал на колени, опуская голову и ожидая услышать взрывы, грохот и треск. Но вокруг сделалось совсем тихо. И темно. Раздался из темноты смех, за ним — радостное повизгивание.

— Иди сюда, Чинук. Соскучился, да? Ах ты, глупый ты, смешной пес. Ну, давай шею.

Женька осторожно встал, повернулся, прищуривая глаза. В остатках сумеречной зари увидел — вокруг Жени суетится средних размеров псище, машет косматым хвостом, прыгает, стараясь лизнуть в лицо. Та уворачивалась, смеясь. Защелкнула на лохматой шее брезентовый ошейник и подошла ближе, таща пса за тонкую металлическую цепочку.

Женька отступил. Но пес презрел его осторожность, кинулся в ноги, лизнул опущенную руку и прыгнул, стараясь достать до скулы жаркой пастью с мокрым языком. В смысле, обычной жаркой собачьей пастью, а не адским зноем недавнего чудовища с каменными зубами.

— Он соскучился, — объяснила Женя, осторожно сматывая цепь и притягивая пса поближе, — но его нужно скорее отвести, долго я не удержу. Когда он поймет, что я не слишком сильная, он снова станет. Таким вот. Как с Виталей.

Норис невдалеке презрительно фыркнул. Но вслух возражать не стал.

— Жень, — сказала девочка, подходя совсем близко и понижая голос, — Жень… я отведу Чинука и вернусь. Ты мне веришь?

— Зачем? — угрюмо спросил Женька, — нормально все. Жары нет. Катастрофы нет. Все ж получилось.

Она вытерла потрескавшиеся губы, машинально поморщилась.

— Я к тебе вернусь. Ты должен мне верить.

Он хотел ответить что-то язвительное. Насчет прекрасной Аны для Нориса-Виталечки. И ужасно жгло сердце от того, как тот орал «поцелуйчики»… Реально, провели, как детсадовца.

Но она уже исчезла в сумерках, которые густели на глазах.

— Прекрасный Чинук, — удалялся, стихая, хрипловатый голос, — ты мой герой, мой доблестный пес. Дурак ты, конечно, но я люблю тебя, Чинук…

Наступившая тишина качнулась от вкрадчивого голоса, полного фальшивого сожаления:

— Прям, как с тобой, да? Ты мой герой!.. мой доблестный герой! Такие вот они, бабы. Получается, им, что мы, что собака блохастая — одинаково.

Голос стал взрослым, отметил Женька и напрягся, не поворачиваясь увидеть то, что уже понял — увидит. Рядом с ним вместо смазливого Витали снова стоит Норис, сколько там ему сейчас — почти тридцатник.

— Я про вас понял все, — вел дальше сумеречный собеседник, стараясь придать словам задушевности, — когда на пляже увидел. Помнишь? Ты ее закрывал. Чтоб я, значит, не разглядел, когда Зяма фонарем светил. Понял, потому что она и правда, кой-что мне оставила. Научила. Перед тем, как кинула. А ты думал, я просто так поднялся, а? Из обычного пацана стал крутым парнем, который разбирается, кого как прижать надо. Не нравлюсь тебе? Вот и скажи спасибо своей, не знаю, как ты там ее называешь, про себя. Главная фишка, знаешь в чем? В том, что им на нас плевать, понял? На тебя, на меня. На всех плевать, кто люди.

Он хохотнул.

— Вот это и был главный урок мне от нашей девоньки. А ты — дурачок, умишко у тебя убогий. Она крутит, как хочет. Ты главное верь мне, верь, Женечка. А ты и веришь. Верить, Женечка, никому нельзя. Еще один урок.

Женька молчал, хотя от уверенного мерзкого голоса его тошнило. Молчал, потому что уговорились, Норис отдает Чинука, а Женька остается. Взамен. Зачем же он ему нужен? Но, пока болтает, у Жени есть время отвести пса и вернуться, подумал он, боясь слишком надеяться.

— Она не вернется, — с противной уверенностью сказал Норис, — нахрен ты ей сейчас? Она может, хотела меня выманить, посмотреть, опасный я им или нет. Увидела и тебя кинула. Как сморканный платок.

Тут Женька не выдержал. Фыркнул. В наступившей тишине, где все вокруг было занято возвращением к нормальной температуре воздуха и земли, звук услышался слишком уж четко. Норис замолчал на мгновение. Но только на мгновение.

— А даже если побежит обратно, все равно не успеет. Чего не смотришь, ссышь, да? Не ссы, я с тобой ничего не сделаю.

И подчеркнул с нажимом:

— С — тобой.

У Женьки вдруг замерзла спина. Как будто он у горячей печки, а сзади — пронизывающий сквозняк. Он переступил по месиву грязи и соли непослушными ногами, чтоб оказаться лицом к лицу к Норисом. Шаги отмечали страхи: мама… Капча… или его крошечный племянник?..

Но рядом с Норисом никого не было, стоял спокойно, держа под мышкой какой-то предмет, в сумерках сразу не разглядишь, но ничего в нем человеческого. Мохнатое вроде бы что-то. Как… как облезлый воротник старого пальто.

Воротник вдруг заорал, метнулся под локтем. Норис ловко перехватил существо удобнее, стискивая смуглыми скрюченными пальцами. Отступил, смеясь. Вытянул руки над последней живой воронкой, откуда выбрался недавно ветреный глупый Чинук.

— Боцман? — у Женьки захрипел и сел голос, — ты, гад. Отдай кота!

— Легко, — в темноте блеснули зубы на смуглом лице, — я б торганулся. Я тебе котика, а вместо него мамка твоя до самой смерти болеть будет, от каждого сквозняка. Или там, друган твой, чтоб всю жизнь ему, придурку, неудачи. Я такое могу! Спасибо нашей подружке!

Он снова перехватил извивающегося кота, нещадно вывертывая тому загривок. Боцман обвис мохнатой тряпкой, только ходил из стороны в сторону еле видный в темноте полосатый хвост.