Марина Аэзида - Дети Спящего Ворона

Первое поселение, в которое всадники въехали, встретило их пустыми домами, трупами и безмолвием — это если не считать жужжащих над телами мух и карканья ворон, слетевшихся на пиршество. Мертвецы — мужчины, женщины и даже дети, полураздетые, обезображенные, уже начавшие разлагаться, — валялись, раскинувшись в уродливых позах, кто где: на улице и у дверей, внутри домов и сараев. Двое повисли на бортиках колодца, и издалека казалось, будто они что-то там высматривают. Утреннее солнце освещало отвратительное зрелище, делая его еще более мерзким, в воздухе висел сладковатый запах гнили.

Можно было сразу уйти, но талмериды не ушли — пять всадников во главе с Виэльди спешились и двинулись к середине поселения, попутно заглядывая в дома: вряд ли встретится кто живой, но вдруг? Хотя бы перепуганный, забившийся под скамью ребенок — если повезет, от него можно будет узнать, что здесь случилось.

Никого из выживших они, впрочем, не нашли — видимо, те, кто мог сбежать, сбежали. Зато увиденное на другой окраине заставило замереть: там, привязанный к столбу за запястья и щиколотки, висел обнаженный мужчина. На нижней части лица, на груди и ногах — запекшаяся до черноты кровавая корка, уши отрезаны, как и нос: вместо него зияет рана. Но самое ужасное — это пах, на котором не осталось мужских органов. Зато они торчали в раззявленном рту…

Виэльди скривился, а Рульто по прозвищу Дед-говорун сжал его плечо и сказал:

— Отвратительно, да… — и добавил, обращаясь к остальным: — Вот вам и мирные крестьяне…

— Крестьяне? — переспросил Сарэнди.

— Да, крестьяне, — подтвердил риехото Инмо. — Поселение-то имперское… но, правда, не воинское. А это, — он кивнул на оскверненный труп, — наверняка имперский старейшина, предводитель или что-то вроде того.

— Что же нужно сделать, чтобы довести трусливых земледельцев до… такого? — протянул Сарэнди.

Дед-говорун присвистнул и бросил:

— Э, юноша, я бы не стал проверять и тебе не советую. Это храбрецы убьют — и всего делов. Трусы же, если их довести, и если они почувствуют свою силу, способны на многое. Сам видишь.

— А каудихо утверждал, что тут всего лишь волнения… — пробормотал Виэльди.

— Когда к нему отправляли посланцев, наверняка так и было. Но пока они до него доехали, пока мы добрались сюда. Волнениям не так много нужно, чтобы перерасти в мятеж.

— Ладно, поджигаем здесь все и уходим, — приказал Виэльди, наконец овладев собой. — А то, не ровен час, мор родится и пойдет гулять. Поищите в домах масло. А не найдете, так тащите сено.

Ему подчинилась, иначе и быть не могло, ведь приказ разумен: воины и масло нашли, и сено приволокли. Когда занялся ближайший дом, они быстрым шагом двинулись к остальным талмеридам, поджидавшим с той стороны селения.

В следующей деревне — уже нирийской, стоявшей рядом вытоптанным полем, — оказались только три мужа, а все остальные — женщины, дети и старики. Они высыпали из хижин, тут же скрылись обратно, так что пришлось вытаскивать их силой. Исхудалые, с озлобленными взглядами жители сгрудились в толпу и смотрели на талмеридов не просто с неприязнью — с ненавистью. Неприятно, конечно, но чего еще ожидать?

— Где остальные мужчины?! — рявкнул Виэльди.

Крестьяне молчали, лишь один старик выдвинулся вперед.

— Вот тебе! — он сложил пальцы в срамном жесте и хрипло рассмеялся. — Псы смердящие! За кость с имперского стола на все готовы, да?! Ну так и делайте, что хозяин велел. А мы все равно не отступим, ничегошеньки от нас не узнаете!

— Не узнаем и ладно, — бросил Виэльди. Отец велел не разорять эти земли, но без этого, видят духи, не обойтись. Он обернулся к воинам. — Поджигайте дома!

Вообще-то сначала полагалось их разграбить, но тут вряд ли есть что брать, поэтому лучше не терять время. А крестьяне… они разбегутся, как только начнется пожар.

Так и вышло: никто не хотел сгореть заживо или задохнуться в дыму. Женщины подхватывали детей и неслись прочь, умчались и мужчины. Только дерзкий старик не сдвинулся с места и, раскинув руки, выкрикивал проклятия. Не похоже, чтобы он тронулся умом — скорее, настолько велика была его ненависть, что он предпочитал погибнуть, но не отступить. Может, имперцы или талмериды убили всех его родных, кто знает?

Виэльди вложил стрелу в лук и — спустил. Она вонзилась прямо в сердце старика: как ни крути, а он заслужил легкую смерть.

Талмериды нагнали восстание, катившееся все дальше и дальше, лишь спустя еще несколько селений. Можно сказать, повезло: разъяренная толпа осадила имперский городок, обнесенный частоколом, и пока не могла прорваться внутрь. Если бы не наткнулись на нее сейчас, потом пришлось бы вылавливать мятежные отряды где-нибудь в лесах.

Заслышав и завидев талмеридов, толпа не разбежалась, а, напротив, повернулась к ним, ощерилась кольями, косами, копьями, стрелами. Даже мечи сверкнули: конечно, чернь успела обобрать убитых имперцев. Но мало иметь оружие — нужно им владеть. Талмериды легко раздавили бы и разогнали толпу, если не одно но: среди нее оказалось немало всадников и, судя по всему, настоящих воинов. Очевидно, они и направляли восстание, не давая вчерашним земледельцам разбежаться.

Виэльди подал знак своим людям. Те рассредоточились, засыпая противников стрелами. Сколько же крестьян пало? Десятки, даже больше! Но через трупы перебирались живые, они все прибывали. Вот уже достигли кого-то из талмеридов, облепили коней, пытаясь дотянуться либо до всадников, либо до скакунов. Возле самого Виэльди оказалось больше дюжины крестьян. Лук теперь ни к чему — только копье или меч, а еще сильный, умный Беркут, бьющий копытами по глупым и ничем не защищенным головам!

Поразительно: простонародье угрожает воинам! Хотя раз уж крошечные муравьи способны умертвить человека, то что говорить о людях?

Виэльди давно орудовал двумя руками: в правой копье, в левой меч. Мятежники гибли и гибли, кто с рассеченной головой, кто с проткнутой грудью. Все равно он едва справлялся, и один из крестьян таки дотянулся до него, рассек косой бедро. Несильно и неглубоко, да только кровь из раны полилась сплошным потоком. Если в ближайшее время бой не стихнет, то Виэльди просто ослабеет, чернь стащит его с коня и возьмет голыми руками! Какая нелепая, постыдная смерть!

Он почти отчаялся. Вовсю проклинал себя, каудихо, а заодно всех талмеридов — зачем отправились подавлять восстание отрядом в сорок всадников?! — и тут сражение закончилось.

Нет, не закончилось — оборвалось. Битвы больше не было — одни крестьяне резко, вмиг кинулись бежать, другие побросали оружие и пали на колени, моля о пощаде.

Виэльди с запозданием понял, что произошло: главаря убили, как и большую часть поддерживавших мятеж воинов. Очень вовремя! Еще бы узнать, кто из талмеридов поверг предводителя — и подарить храбрецу свой меч: выкованный из великолепной стали, привезенный из-за моря, стоивший, как два боевых коня.