Марина Аэзида - Дети Спящего Ворона

— А я не заставлял, — хмыкнул старик. — Эти крестьяне только считаются Нирскими, а на самом деле… Все подати с них давно забирает Империя.

— Поэтому ты решил не вмешиваться?

— Ну да. Пусть имперцы сами разбираются. Ну и вы, степняки, тоже.

— То есть это не твои крестьяне?

— Мои, да не совсем… — князь вцепился пальцами в подлокотники кресла.

— Ты не берешь с них подати?

— Беру! — Гриар резко вскинул голову и сощурился. — Но мне достаются крохи! Капля в море! Можно внимания не обращать. Остальное имперцы забирают.

— И все же ты берешь эти крохи…

— Ну да. Хоть что-то, — фыркнул князь. — Но не на меня же крестьяне разгневались. Не я виноват, что имперцы такие жадные: разграбили чернь и довели до бунта.

— Но ты и не думал утихомиривать этот бунт… Значит, готов отказаться от мятежных земель, отдать их нам или имперцам?

— Вот еще! — князь вскочил с кресла. — Ни частички Нирских земель ни вам, ни имперцам не достанется!

— Тогда вернемся к началу беседы: почему не следишь за ними? А подати тем не менее берешь… — Виэльди склонил голову набок и надвинулся на Гриара.

Тот отступил и снова рухнул в кресло.

— Да какие это подати?! Ерунда!

— Почему же не отменил их? Крестьянам любая мелочь помогла бы, и, кто знает, вдруг мятеж тогда не вспыхнул?

— То есть имперцам позволено брать с моих людей все, а мне — ничего?!

— Для начала реши — твои это люди или нет. Если нет, отдай мятежные земли. Если да — следи за ними и не доводи до бунта. Помогай, когда нужно. У нас главы кланов помогают своим людям в неудачные годы, не гнушаются…

— Да какие у вас неудачные годы? — проскрежетал князь. — Вы не сеете, только грабите!

— Не без этого. Однако среди нас есть простые скотоводы, не воины, и когда случается падеж скота, главы кланов не только не берут с них подати, а даже помогают. Но подумай вот о чем: большая часть окраинных поселений сожжена или покинута, поля вытоптаны или тоже сожжены. Как думаешь, велик будет урожай на следующий год?

— Нет, и что? Обойдусь, — князь снова поднялся с кресла. — Нирийцы от него все равно мало что видели.

— А куда пойдут имперцы, если не найдут, где… грабить? Я скажу: они двинутся вглубь твоего княжества, а будешь сопротивляться, тебя просто обезглавят. Ты хочешь этого?

Гриар растерялся, но ненадолго. Запыхтел, сжал кулаки, затем ткнул указательным пальцем в грудь Виэльди и прошипел:

— Ты… Ты… как смеешь! Я не желаю выслушивать поучения какого-то… мальчишки!

— Не желаешь, а придется! — ухмыльнулся Виэльди и сомкнул пальцы на шее князя.

Стражники пытались помешать, но ведь и талмериды не просто так все это время находились за спиной рин-каудихо. Теперь нирийцы и талмериды, обнажив мечи, стояли друг напротив друга: если кто дернется, то завяжется схватка, а она никому не нужна.

Виэльди разжал пальцы, пихнул князя в кресло и процедил, склонившись над ним:

— Если еще хоть раз в Талмериду придет известие о мятежах в твоем княжестве, мы приедем снова. И нас будет так много, что мы возьмем твою столицу, убьем тебя и твоих сыновей! А потом кто-то — может, и я! — женится на твоей вдове… Она же тебе во внучки годится, правда? Так что и мне, мальчишке, подойдет!

— Да как ты… — начал князь и умолк, схлопотав оплеуху.

С такими, как этот Гриар, можно беседовать только так: на языке угроз и силы. Отец сказал, что с ним нужно договориться, но ведь не уточнял, как именно.

— Ты понял?! — спросил Виэльди и снова потянулся к княжеской шее: нирийские стражники по-прежнему не спешили жертвовать своими жизнями, бросаясь на спасение господина.

— Да! — выкрикнул Гриар, выставив вперед руки в попытке защититься. — Да, я понял!

— Ты сам подавишь будущие мятежи или не допустишь их. Так?

— Да! Хорошо!

Виэльди отступил от князя.

— Если солгал… ты знаешь: придем и свергнем.

— Да понял я, понял! Но сейчас оставьте меня, я старый, мне плохо… — в подтверждение своих слов Гриар схватился за грудь.

— Пообещай отправить своих людей на окраины, — пусть князь хоть сколько изображает из себя немощного, это не поможет. А даже если он не изображает, если и впрямь помереть готов — пусть: может, его сыновья разумнее, чем выживший из ума старик. — Там многие деревни сожжены, а оставшиеся крестьяне наверняка подадутся в разбойники, если их не остановить. Остановишь?

— Да что б тебя бездна… То есть да! Да, остановлю!

— Вот и хорошо, — Виэльди улыбнулся. — Рад был познакомиться с достославный князем Нирских земель. Надеюсь, он будет достаточно мудрым, чтобы им и остаться.

Гриар выдавил из себя что-то наподобие улыбки, но ничего не ответил.

И этот никчемный — правитель?! Вообще-то Империи выгодны такие, которые все будут терпеть, которые будут отказываться от своих земель.

Но пока излишнее противление на равнинах и талмеридам ни к чему… Они еще не готовы схватиться с Империей, и каудихо это понимает. Но что если после его смерти власть возьмут другие кланы? Если это будут Тиррейта или Марреха, куда ни шло, но если Самирра, то чревато бедой.

Главы клана Самирра всегда были против союза с Империей. Они начнут воевать с шахензийцами — и проиграют. Да, Империи тоже придется несладко, война растянется на годы, но сколько невзгод она принесет? Император станет то и дело отправлять сюда воинов, а те станут выжигать травы, уводить скот, насиловать талмеридских женщин и забирать их в плен! А ведь это все не так уж невероятно, если Андио Каммейра останется без наследника…

А Виэльди? Он что будет делать? Скроется в одном из княжеств? Станет наемником в Империи? Обратит оружие против своих людей?

Выбор, до сих пор казавшийся таким сложным, стал не просто легким — единственно верным.

Данеска мчалась по степи, оседлав Луну — такое имя она дала белой как снег кобылице. Пока думала, что Виэльди — брат, и близко не подходила к даренным коням, но теперь другое дело, теперь Луна и Мрак ее любимцы. Серебряная и золотая сбруи давно перекочевали в комнату Данески, и вечерами, когда рядом не было Азари, она гладила сбруи и представляла, как их касались пальцы Виэльди, как он выбирал их… для нее.

Виэльди… Он где-то там, вдали… Думает ли о ней или, очарованный какой-нибудь пленницей, забыл?

Придет ли? Украдет сестру-любовницу? Или отец был прав, и мужская любовь недолговечна?

Сначала в прогулках ее сопровождал Имидио, говорил красивые слова, а она отвечала насмешками. Ясное дело, в конце концов он оскорбился и перестал навязываться.

Вообще-то в глубине души Данеска понимала, что не права и зря обидела Имидио, влюбленного в нее не первый год, но была слишком зла — на себя, на уехавшего в поход Виэльди, на отца, заронившего в душу сомнения, да вообще на весь мир!