Григор Карт - Вечная Война: Окольный путь

Манис нравилось работать у него, Черк был добр к ней и платил хорошо. Сама работа была не такой уж и трудной: с утра она везла телегу с товаром на рыночную площадь и выкладывала все на прилавок. Затем приходил Черк, а Манис отправлялась нарезать круги по площади и выкрикивать: «Репа! Спелая репа! Покупайте репу!». Так продолжалось до вечера, когда она грузила весь оставшийся товар обратно на телегу и везла в хранилище у городской стены.

Прошли годы, и Манис все больше и больше привыкала к такой жизни. Она подросла и окрепла, благодаря чему могла выполнять больше работы, и, следовательно, получать больше денег.

Для себя она уже решила, что не уйдет от Черка. Мало того, жизнь торговца казалась ей такой заманчивой, что она и сама мечтала обзавестись прилавком и местом на рынке. Если работать усердно и не транжирить деньги, то лет через пятнадцать она сможет купить право на торговлю у местного градоправителя, именно об этом напоминала себе Манис каждый раз, когда хотела потратить часть своих сбережений на какую-нибудь ерунду вроде сладкой выпечки или копченого угря.

Медленно, но уверенно Манис приближалась к своей цели, но все ее старания перечеркнула одна детская глупость.

То был прохладный осенний день, Манис, глядя, как солнце окончательно скрылось за городскими стенами, решила, что пора возвращаться к Черку и везти товар в хранилище. Но люди на площади почему-то не спешили расходиться, и Манис не стала упускать возможности отправить к прилавку господина Черка еще одного покупателя.

Она уже в сотый раз за день обходила вымощенные камнем дорожки вдоль многочисленных деревянных прилавков и не забывала выкрикивать привычное: «Репа! Спелая репа!», как увидела нечто, из-за чего замерла на месте не в силах даже вдохнуть.

Шагах в пяти от нее стоял низкого роста старик с лысой головой и седой козлиной бородкой. Одет он был в расшитый золотом синий камзол, а на пальцах у него сверкали перстни с огромными топазами.

Но все внимание Манис привлек к себе браслет, так небрежно болтавшийся на правой руке старика. Такой красоты она никогда раньше не видела: зеленые, как весенняя трава, изумруды чередовались с синими, как бездонный водоем, сапфирами. Камни размером с оливку были нанизаны на золотую нить, и каждый завораживающе отражал лучи заходящего солнца так, что казалось, будто маленькая радуга огибает руку старика.

Манис, завороженная этой красотой, не могла отвести взгляд от браслета. Каждый раз, когда старик взмахивал рукой во время разговора, она вздрагивала, опасаясь, что браслет спадет с его руки и вся эта красота разобьется о землю; тогда она еще не знала, что с драгоценными камнями ничто не сравнится в прочности.

Какое-то время она могла лишь безмолвно смотреть на старика и его браслет. Но затем произошло нечто странное. Словно кто-то вложил эту мысль ей в голову, она разгладила свое домотканое платье и уверенным шагом подошла к старику.

— Приветствую вас, господин, — с вежливым поклоном молвила она. — Увидев вас, я заметила ценителя Прекрасного, который знает толк в красоте и великолепии человеческих творений. — Старик поморщился, глядя на нее, что-то фыркнул и собирался отвернуться, но Манис проворно поравнялась с ним и положила правую руку ему на грудь. — Если бы вы, господин, почтили своим присутствием моего хозяина — господина Тирвелла, ювелира из Серебряной Долины, то оказали бы нам большую честь. — Манис слышала свой голос, и все внутри нее сжималось от ужаса. Но как бы она ни старалась, она не могла заставить себя прекратить.

Рядом с богатым стариком стояли два огромных человека в доспехах и с длинными мечами у пояса. «Его охранники», — смекнула Манис.

Старик взмахнул рукой, и один из стражей за его спиной приблизился к Манис. Она уже решила, что он убьет ее, но солдат только схватил ее за локоть и, оттащив от своего хозяина, толкнул на землю.

Манис упала и вскрикнула, скорее, от страха, чем от боли. Оставаясь лежать на каменной земле, она слышала, как удаляется старик со своими охранниками и… ликовала. Ведь самая прекрасная вещь на всем белом свете — браслет, что опоясывается радугой при свете солнца, был теперь у нее в руке.

В тот самый момент, когда она положила правую руку на грудь старика, левой она нежно стянула его браслет. Он висел так свободно, что это не составило никакого труда, и теперь Манис могла любоваться им вечно.

Однако всего один раздавшийся вдалеке вопль вмиг разрушил все ее грезы.

— Воровка! — завизжал кто-то. И этот визг вонзился в тело Манис словно раскаленная сталь.

Она вскочила и обернулась. Но ее глаза не видели ничего, кроме размытых силуэтов, а уши слышали только гулкий шум. Страх заставил ее забить обо всем, и, гонимая одной лишь мыслью спрятаться, она побежала быстро, как ветер.

Но, видимо, недостаточно быстро, потому что, едва она успела преодолеть расстояние в десять шагов, как чья-то сильная рука схватила ее за волосы и бросила на землю.

Последнее, что она помнила, это как браслет выскальзывает из ее рук и падает на каменную площадь. Затем, как в дурном сне, ее волокли по улицам, но куда, Манис не понимала. Лишь когда она увидела подвешенные клетки и мрачные деревянные ворота с металлическими пластинами в форме бычьих голов на каждой створке, она догадалась — темница!

Раздались громкие голоса, но Манис не могла разобрать ни слова. Затем ворота со скрипом отворились, и ее поволокли в темное сырое подземелье. Из последних сил Манис попыталась упереться, но стражники даже не заметили этого, они открыли перед ней одну из клеток и затолкали ее внутрь. Едва она упала на бетонный пол, как сразу же потеряла сознание.

Она не могла сказать, сколько времени провела в том месте. Но когда ее вывели обратно на улицу, занимался рассвет.

Двое солдат вели ее под руки к деревянным колодкам, у которыъ стояло шесть или семь человек. Когда Манис подвели ближе, она узнала среди них того самого старика, которого она обокрала.

Сердце у нее в груди забилось так громко, что она не слышала ничего, кроме этого стука. К глазам подступили слезы, и чувство стыда в ней уступало только страху.

Она была готова упасть на колени перед стариком и рассыпаться в извинениях, но солдаты крепко держали ее, а слова после ночи, проведенной в сырой камере, не желали слетать с ее уст. К ней приблизился высокий обрюзгший человек, от которого невыносимо разило лилиями. Он что-то очень долго говорил ей, но Манис разобрала только несколько фраз.

— Ты нарушила закон, установленный императором… Среди белого дня обокрала честного человека… За всякое преступление следует соразмерное наказание… Справедливый суд приговорил тебя к сорока ударам плетью и одному дню заточения в колодках.