Дэн Вилета - Дым

Перед тем как взяться за ее когтистые лапы и стукнуть ими в дверь, Чарли крестится, хоть и чувствует себя при этом глуповато.

Дверь открывается моментально, чего Чарли никак не ожидал. Словно кто-то сидел за ней. И правда, в скромной маленькой передней стоит табурет. Но никого нет. Чарли опускает взгляд и лишь тогда понимает, кто отпер замок. Ей не больше восьми или девяти лет, девочке в простом сером платье со светлыми волосами, заплетенными в две косички. На узком лице — большие испуганные глаза. Плечи и верхняя часть тела заключены в странный металлический корсет. Из него торчат две пики, по обе стороны шеи, которые заканчиваются там, где нижнечелюстная кость изгибается и поднимается к ушам. Спереди корсет венчает медное колесико — в самом центре грудины. Девочка стоит и дрожит, словно кролик, застигнутый лисой в открытом поле.

— Здравствуй, — приветствует ее Чарли и повторяет, уже мягче и тише, присев на корточки у порога: — Здравствуй. Не бойся меня.

Девочка не шевелится, потом отводит глаза, поднимает руку к груди и порывистым движением поворачивает колесико. И вдруг ее глаза наполняются слезами. Но плача не слышно.

— Меня зовут Чарли, — говорит он, все еще сидя на корточках в дверном проеме. — Я ищу мастера Ренфрю. Понимаешь, я его ученик. Он дома?

Девочка мотает головой — скованно, высоко задрав подбородок, чтобы не задеть пики корсета.

— Значит, ты ждешь его. — Чарли показывает на табурет. — Ты его дочка? Не знал, что мастер Ренфрю женат.

Но диковинная полумеханическая девочка лишь снова мотает головой — все то же скупое движение.

— А-а, ты, наверное, помогаешь ему вести хозяйство. — Чарли поднимается, похлопывает по табурету. — Давай-ка, садись. Может, подождем вместе? Да? Как мило с твоей стороны. На дворе так холодно. Как думаешь, не закрыть ли дверь? Тепло уйдет из дома, и ты простудишься насмерть, стоя на сквозняке.

Ренфрю появляется через час. Они не сдвинулись с места, Чарли и девочка: так и стоят в передней, в двух шагах друг от друга, разделенные табуретом, на который девочка боится сесть. За это время Чарли несколько раз собирался выйти и дождаться Ренфрю на улице. Но было боязно оставлять ребенка одного в пустом доме. Чарли так и не вовлек девочку в беседу, даже не заставил ее улыбнуться, но все же чувствует, что его присутствие утешает ее; что не он — причина ее страха, а нечто другое, бремя, отягощающее ее детскую душу настолько, что она едва смеет дышать.

И вот они слышат звук шагов на гравийной дорожке. Чарли открывает дверь заблаговременно, чтобы как можно раньше сообщить о своем присутствии и извиниться за вторжение. Доктор Ренфрю одет в верховой костюм из темной кожи, весь заляпан грязью и распарен после энергичной скачки. Но лошади не видать, — должно быть, ею уже занялся кто-то из прислуги. Заметив Чарли, учитель застывает на месте; на его лице отражается удивление, даже беспокойство. Потом он приходит в себя, продолжает движение к дому и перебрасывает хлыст из правой руки в левую, готовясь к рукопожатию.

— Мистер Купер! Какая неожиданность! Вот так сюрприз. Прошу, входите в дом.

Ренфрю отдает шляпу и перчатки зажатой девочке, садится на табурет и стягивает сапоги.

— С вашего позволения… Я только что из парламента. Меня попросили высказаться по нескольким вопросам, связанным с будущим страны.

Он морщится, освобождая стопы из длинных сапог, и обувает домашние туфли, которые торопливо подносит девочка. Из-за корсета с пиками все ее движения кажутся неестественными.

— Бесполезное заседание. Полный зал болванов, которые только и могут, что кричать о «традиции». Немногим светлым головам и слова не дали сказать. С ума можно сойти от этого балагана. — Ренфрю хмурится. — Но что это я разболтался, ведь говорить нужно вам, мистер Купер! Вас ищет пол-Англии, в том числе ваш отец, который примчался из Ирландии и требует закрыть границы! Последний слух гласил, что вас похитили цыгане. Хотя есть и другие, куда более причудливые. Рад видеть вас целым и невредимым. Но давайте же, выкладывайте: что с вами произошло?

Чарли смотрит на угловатое, серьезное лицо учителя и не находит нужных слов. Поэтому он делает то же, что всегда, — улыбается:

— Я голоден, мастер Ренфрю.

Ренфрю смеется:

— Я тоже. Что ж, придется подождать, ужин важнее. Все за стол! Вижу, вы уже познакомились с моей племянницей. Элинор, пожалуйста, поставь на стол еще один прибор. Умница. А я пока умоюсь. Да и вам не мешало бы воспользоваться мылом, мистер Купер. Прошу вас, успокойте меня: вы ведь не сажей покрыты?

Ужин весьма скромен: хлеб, сыр, квашеные овощи. Хлеб подсох, масла не подали, как и десерта. Ренфрю усаживает Чарли напротив себя, а племянницу — справа от своего стула. Затем мастер этики и дыма произносит краткую молитву, нарезает хлеб и приступает к еде. Ужин проходит в почти ритуальном молчании. Чарли, подавленный тишиной, изо всех сил старается не стучать вилкой и ножом. Девочка тоже ест крайне аккуратно и ни разу не поднимает взгляда от тарелки. В какой-то момент она резко прекращает есть, кладет на стол кусок хлеба и тянется к своей груди, чтобы снова повернуть колесико, выступающее из металлической конструкции наподобие нароста. После этой манипуляции ее тело сотрясается от странного спазма. И опять на глазах девочки выступают слезы. Ее дядя наблюдает за всем без малейшего удивления и затем спрашивает ласково:

— Ты дымила, дорогая?

Девочка в ответ не говорит, а шепчет, глядя в тарелку:

— Один раз, кажется, чуть не началось.

— Очень хорошо. Можешь идти в свою комнату. Тебе давно пора спать.

Племянница послушно отодвигает стул — с превеликой осторожностью, — поднимается, собирает со стола свою тарелку и приборы и выходит. Все это она проделывает очень медленно, словно борясь с соблазном взять и убежать. После ее ухода Ренфрю тоже откладывает нож и вилку и обращается к Чарли:

— Милое дитя. Дочь моего брата. Родители умерли, когда она была еще младенцем. Со временем я очень полюбил ее. Что бы вы сказали о ее возрасте?

Чарли прикидывает:

— Девять?

Ренфрю улыбается. Горделивая улыбка странно смотрится на его кротком лице. После некоторого замешательства Чарли догадывается, чем гордится учитель.

— Она не дымит.

— Вот именно. — Лицо Ренфрю озаряется внутренним светом, как это было после Лондона. — Считается, что самоконтроль недоступен детям до тринадцати, четырнадцати или даже пятнадцати лет, и даже потом он не бывает полным. Но девочке восемь лет, и она не дымила более шести месяцев. Видите ли, я разработал собственную педагогическую систему.

— Корсет?

— Корсет — небольшая, хотя и важная часть системы. Между прочим, это тоже мое изобретение: я вдохновлялся устройством, которое увидел во время одного из своих путешествий по миру. В Италии. Сначала я применял корсет для исправления осанки. Но оказалось, что он еще полезнее для исправления души. Понимаете, колесико затягивает корсет, хоть и совсем чуть-чуть. Это причиняет боль, совсем несильную. Со временем Элинор научилась управлять колесиком самостоятельно, чтобы удерживать тело от соблазна. В скором будущем этот корсет полностью изменит воспитательный процесс. Нужно только, чтобы пришло новое правительство, которое позволит применять такие новшества.