Дэн Вилета - Дым

Следующее, что делает Чарли (не выпуская девочку из рук, так что ее ноги в чулках болтаются у его талии), — дотягивается до стакана и пьет. Сначала его желудок бунтует против воды, но Чарли удерживает ее внутри, пока внизу звучит голос маньяка:

— Говорите, черт бы вас побрал, говорите!

Ответом служит леденящая кровь тишина, которая страшнее крика.

Надо увести ее из этого дома. Это все, что знает Чарли. Надо увести Элинор, и поскорее, пока Джулиус и его собака заняты другим. Окно в комнате, что служила ему тюрьмой, открывается достаточно легко, но под ним — восемь футов пустоты и цветочные горшки. Чарли не может идти на риск, ведь ему придется прыгать, держа в руках девочку, задыхающуюся от страха и перетянутого корсета. Перед тем как он закрывает окно, ветер забрасывает в комнату горсть снега и порцию холодного воздуха.

Чарли поворачивается, все еще с трудом управляя своим телом, занемевшим от суточного лежания в постели, бесшумно шагает по коридору и входит в комнату напротив его собственной. Свет, проникающий сквозь щели пола, здесь более ярок, и Чарли старательно ступает по темным прямоугольникам двух ковриков. Обстановка в спальне Ренфрю совершенно спартанская: почти ничего, кроме койки, шкафа и таза для умывания. Гостиная находится прямо под Чарли. Звуки, которые доносятся оттуда, больше не относятся к речи. Они сливаются с ударами крови у него в ушах. Чарли передвигается на цыпочках и делает шаги в такт биениям сердца; в такт стонам страдающего человека и низкому рычанию собаки. На ресницах Элинор застряла снежинка, тающая, когда на нее попадает дыхание Чарли.

Окно затянуто изморозью, разглядеть ничего нельзя, но когда Чарли приподнимает раму — осторожно, медленно, — то видит плоскую крышу сарая под слоем снега толщиной в фут. Он опускает на крышу девочку, потом ныряет вслед за ней. Оба катятся к краю кровли, взрыхляя снег. Мороз обжигает ему лицо. С края крыши, увешанного сосульками, они падают в сугроб, поднимаются и проходят в заднюю часть двора, к забору и ряду деревьев перед ним. Два шага — и они заворачивают за угол дома. Ярко светится окно с раздвинутыми гардинами. На стекле — толстый слой изморози; видно только кусок стены, смутную тень в углу и сияние огня, разделенное рамой на четыре равных прямоугольника. И вдруг словно кто-то выливает чернила в сосуд с водой: темное, зловеще взвихренное облако врывается в комнату, выдавливает свет и заволакивает окно, которое начинает истекать мраком. Звук, сопровождающий появление облака, заглушает крик Элинор: это одна протяжная нота, столь пронзительная, что кажется, будто ее вырезали из легких Ренфрю.

Прежде чем Элинор успевает снова раскрыть рот для крика, Чарли подхватывает ее и скрывается в зарослях.

Наверное, следует отправиться на поиски Траута. Но запястья Чарли еще болят от кожаных ремней, а горло все еще саднит от мучительной жажды. Больше он не станет рисковать своей свободой, не доверится мнению очередного взрослого о том, что хорошо, а что плохо. Однако девочке нужен кров, а ее дяде — помощь. И еще нужно предупредить мир о том, что в нем поселился монстр.

К привратницкой пристроена лачуга, слишком убогая, чтобы назвать ее коттеджем. Она приткнулась к задней стенке, спрятавшись от глаз учеников за изгородью из колючего кустарника в четыре фута глубиной. Внутри — ноги чуть ли не засунуты в очаг, сбоку чайник на цепи, голова повязана грубым шарфом — сидит Крукшенк, привратник. Он не задернул занавеску, а окно, защищенное кустами, не покрылось морозным узором, поэтому можно разглядеть грязную постель, стопку тарелок возле рукомойника, потрескавшуюся доску для метания дротиков на стене и рядом — обломок черного сланца для записи очков. Они подходят ближе, к самому окну, и наблюдают за стариком, сосредоточенно штопающим носок. Чарли пытается поставить Элинор на землю, но девочка упорно цепляется за него, вжимаясь ему в лицо своим корсетом. Дышит она по-прежнему с трудом. Чарли попробовал снять с нее стальную конструкцию, но не смог.

— Пойди и постучи в дверь, Элинор, — шепчет Чарли на ухо девочке. — Это мистер Крукшенк. Надо сказать ему, кто ты такая и что твоему дяде нужна помощь. Скажи, что Спенсер сошел с ума. Очень важно запомнить это: Джулиус Спенсер. Пусть привратник сообщит директору и прихватит с собой нож или дубинку. Сможешь сказать все это, Элинор?

Но девочка не отвечает и еще крепче прижимается к нему, едва дыша в перетянутом корсете; губы ее посинели от холода и страха. Чарли освобождается от рук Элинор, бережно ставит ее на землю и ведет к двери.

Снова он упрашивает ее постучаться и поговорить с Крукшенком, объясняя, что не может пойти с ней. И снова она утыкается лицом ему в живот и молча дрожит.

— Иди же, — повторяет Чарли. — Пожалуйста, прошу тебя.

Девочка что-то говорит в ответ. Чтобы различить слова, приходится приставить ухо к ее губам, так близко, что Чарли чувствует ее дыхание на своей коже.

— Я плохая, — шепчет она. — Я плохая. Поэтому в наш дом пришел дьявол.

Рука Элинор тянется к колесику на груди, но Чарли отводит ее в сторону.

— Ты лучшая девочка из всех, которых я видел, — говорит он.

Чарли снимает с себя ремень, быстро продевает его под корсет Элинор и привязывает к дверной ручке. Потом резко стучит в дверь кулаком. Девочка начинает плакать, когда он скрывается в кустах, но не кричит. Возможно, ей просто не хватает воздуха.

Чарли чересчур долго лежит в снегу по другую сторону изгороди. Джулиус, должно быть, уже ушел из коттеджа Ренфрю. Он мог заметить их следы (много ли снега выпало с тех пор?) или подняться на верхний этаж и догадаться, что в доме был кто-то еще. Его собака могла учуять запах Чарли. Это безумие — вот так лежать в снегу. Нужно бежать, затеряться в метели. Пробраться в Лондон и рассказать обо всем друзьям.

Вместо этого он лежит на земле и считает минуты. Потом, не выдержав, проползает через кусты обратно к дому, приподнимает голову и заглядывает в окно.

Элинор сидит на стуле. По ее лицу текут слезы, отогревшиеся щеки раскраснелись. Она не шевелится, если не считать всхлипов, от которых вздрагивает все ее хрупкое тело. В ее руках кружка с чаем, оплетенная ладонями и прижатая к груди; эта поза странным образом напоминает молитвенную. Рядом с ней — Крукшенк, который сидит спиной к окну, на корточках, и поэтому кажется ниже девочки на целую голову. Старик ловко орудует садовыми ножницами: они двигаются вокруг детского тела, словно птица, склевывающая ягоды с колючего кустарника. С каждым точным движением перерезается очередной ремешок на корсете Элинор. Одна сторона конструкции распадается, как чемодан со сломанным замком, и привратник принимается за другую. Чарли мешкает, и целую секунду они с Крукшенком смотрят друг на друга, а между ними неподвижно сидит девочка, грея руки о горячую кружку.