Дэн Вилета - Дым

Они шагают ему навстречу, бок о бок.

Ночь спускается как раз в тот момент, когда тропка, по которой они идут, вливается в мостовую. Разом становится тесно от людей, домов, бродячих собак, выискивающих в канавах требуху. Ливия с Томасом все еще далеко от центра, на ничейной земле свиноферм и фабрик, огородов, сарайчиков из досок и парусины. Чем дальше они заходят, тем труднее выбирать путь, тем чаще попадаются выгребные ямы, тупики, перекрестки, от которых улочки разбегаются самым непредсказуемым образом. К тому же Томасу с каждым шагом все труднее бороться с усталостью и превозмогать ломоту вернувшейся лихорадки. Вскоре Ливия останавливает его:

— Мы идем уже целый день. Тебе пора отдохнуть. Смотри, можно укрыться вон под той дверью.

Томас слишком изнемог, чтобы спорить. Дверной проем насыщен запахами, но достаточно глубок, чтобы двое подростков исчезли в его тени. Вместо подушек они устраиваются на сложенных руках. Поначалу Томаса едва не тошнит от навозной жижи, разлитой вокруг жилищ. Но усталость прогоняет все остальные ощущения. Остается только холод. Должно быть, температура около нуля, и, спрятавшись от ветра, они перестали получать приносимое им тепло, рожденное в пекле лондонского греха. Почти против своей воли Ливия и Томас сдвигаются ближе, прислоняются спиной к спине, и все равно трясутся от холода так, что не дают друг другу заснуть. Пол здесь неровный, с углублением посередине от многолетнего хождения по нему. Ближе к полуночи, ничего не говоря, Томас разворачивается, обхватывает Ливию руками и прижимается к ней сзади всем телом. Так теплее. От ее волос пахнет углем, по́том и персиками. Уже проваливаясь в дремоту, он все не может выбросить из головы эти персики. С рассветом приходят шум и терпкий запах свежего дыма. Они откатываются друг от друга, словно недовольные щенки, и, пошатываясь на занемевших ногах, возобновляют путь. Позади остается запертая дверь ничем не примечательного здания, и только покосившийся крест подсказывает, что это церковь.

Они идут в двух шагах друг от друга, и им легко вместе. За ночь между ними установилось нечто вроде перемирия, почти дружба, вчерашней скованности как не бывало. От этого сердце Томаса наполняется надеждой. Через несколько часов, самое позднее — через день, Чарли присоединится к ним, все опасности исчезнут и можно будет забыть об этой странной, непонятной ловушке на дороге из поместья. Пока же Томас погружается в Лондон. В утреннем свете город кажется ему совсем не таким, чем в первый раз. Точнее, он сам стал другим, сбросил с себя школу и школьную форму, слился с горожанами. На мостовой уже не протолкнуться от повозок и людей: фермеров, везущих овец на рынок, уличных торговцев, фабричных рабочих, спешащих к началу смены. Дым пока прозрачен, тает в желтоватом тумане, манит Томаса то туда, то сюда, почти ласково, пробуждает буйные желания, которые Томасу не хочется подавлять. Ливия идет рядом с настороженным видом: ее беспокоит эта дымка и околдовывает людское море. Мерные волны уже подхватили обоих и куда-то несут.

Площадь они находят, когда утро уже в разгаре. В этот день на ней нет ни помоста, ни солдат, ни палача, ни кровожадной толпы. И все равно народу столько, что двигаться трудно, пространство для каждого шага нужно отвоевывать и защищать, то и дело сталкиваются плечи, то и дело кто-то налегает на тебя. Лондон — место, где люди соприкасаются. Это краткое определение греха поражает Томаса своей точностью.

Несмотря на давление толпы, площадь сегодня выглядит совсем иначе. Во время казни толпа была единой, сосредоточенной на одном зрелище. Сегодня тут много центров внимания. Несколько фермеров выставили лотки и торгуют овощами, вооружив сыновей дубинками для отпугивания воров. За лотками в кольце зрителей дерутся два пса, старая карга с грифельной доской принимает ставки. Чуть дальше — маленькая палатка, где юнец в пестром наряде продает билеты на представление; табличка, висящая у него на шее, гласит, что какая-то женщина разденется на глазах у всех и продемонстрирует свой скорпионий хвост. Каждая из этих групп связана воедино облаком дыма, светлого и подвижного, но с темными завихрениями там и сям. На границах эти облачка смешиваются друг с другом или опадают на землю хлопьями сажи, которая тут же впитывается в черную грязь.

— Под землей все было совсем иначе, — разочарованно говорит Ливия. — Я начала было надеяться, что дым благотворен.

— А теперь ты в ужасе.

— Сам погляди, — отвечает Ливия. — Это же стыд и позор.

— Я как раз думал, что здесь не так уж плохо.

И тут две женщины на другом краю площади сцепляются в драке. Одна из них, более коренастая и грузная, валит соперницу на землю и осыпает ее оскорблениями.

Они устраиваются на вершине пологой лестницы, ведущей в церковь. Слово «церковь» не отражает размеров строения — это почти собор. За их спинами встает ряд мраморных колонн, подпирающих портик высоко над их головами. Еще выше, там, где редеет дым и облачность выплевывает на землю серую морось снежинок, вонзается в небеса одинокая двухсотфутовая башня. При всей своей величественности здание обветшало, обгоревшие главные двери покосились и не падают только благодаря тому, что их крест-накрест заколотили досками. Окна, по-видимому, давно лишились стекол и тоже заколочены. Под самой крышей каменная кладка стен свободна от налета городской копоти и светится желтизной песчаника. Длинные, с острыми изломами линии указывают на начало восемнадцатого века: значит, церковь возвели через сто лет после пришествия дыма. Томас смотрит на нее и пытается представить себе то время, когда, несмотря ни на что, люди решили построить собор именно здесь, в лоне греха.

Утро перетекает в день, подступает вечер, а Чарли так и не появляется. Рассвет, полдень, закат — вот три времени суток, назначенных для встречи. Скоро придется уходить с площади: надо раздобыть еды и найти место для ночлега. Недалеко от церкви есть водокачка, и, хотя вода там серая и с привкусом жести, они несколько раз ходили к ней пить, чтобы утолить жажду и наполнить желудки хоть чем-то помимо воздуха. Чтобы поесть, нужно откуда-то взять деньги. Или украсть. Томас предполагает, что эту задачу приходится решать многим лондонцам.

К ступеням приближается мужчина. Томас не сразу понимает, чем привлек его внимание один из сотен прохожих, которые или проходят мимо, или открыто пялятся на них, оценивая их богатство, их состояние. А кто-то, как и они, устраивается на лестнице, чтобы отдохнуть. Вот присаживается рядом старая женщина, чтобы покормить голубей крошками из жестянки, она добродушно подзывает птиц и не переставая тихонько дымит.