Роджер Желязны - 7-8. Кровь Янтаря. Знак Хаоса

Джулиэн подошел к выходу из палатки, откинул полог и вызвал дежурного офицера; несколько минут он что-то ему втолковывал. Пока они говорили, я решил объясниться с Льюком:

— Ты хоть знаешь, что делаешь, Льюк?

— Естественно, — отозвался он.

— Я сильно подозреваю, что все это несколько больше, чем игра с листа, — сказал я. — Или что-то тебе мешает открыть мне план?

Льюк мгновение меня оценивал, затем сказал:

— Я только недавно осознал, что я тоже сын Янтаря. Мы встретились и увидели, что очень и очень похожи друг на друга. О’кей. Все это хорошо. Это значит, что мы можем держаться вместе, согласен?

Я позволил себе нахмуриться. Я не был уверен в том, что он пытался сейчас сказать.

Льюк похлопал меня по плечу.

— Не волнуйся, — сказал он. — Можешь мне верить. Тебе все равно в этом деле особо выбирать не приходится. Может быть, я расскажу тебе позже. Но сейчас запомни: что бы ни случилось — не вмешивайся.

— А что, по-твоему, может случиться?

— На раздумья у нас, во-первых, нет времени, а потом не забывай — мы здесь не одни, — сказал он. — В общем, что будет, то будет, и, главное, помни все, что я тебе сегодня сказал.

— Значит, мне, говоришь, выбирать не приходится?

— Я хочу, чтобы об этом ты тоже не забывал, — сказал он, как только Джулиэн опустил полог и повернулся к нам.

— Предлагаю всем поужинать вместе, — громко сказал ему Льюк. — А, Мерлин? Ты как? Сильно голодный?

— Упаси боже, конечно, нет! — ответил я. — Я только что высидел официальный обед.

— О-о? — сказал он, будто бы без всякого интереса. — А по какому поводу?

Я рассмеялся. Для одного дня это уже перебор. Я чуть было ему не сказал, что «у нас, во-первых, нет времени, а потом — мы здесь не одни». Но Джулиэн как раз приоткрыл полог и прокричал приказ, а мне хотелось закинуть несколько крученых мячей на неухоженную площадку Льюка, чтобы посмотреть, что они сделают с его хладнокровием.

— О, обед был дан в честь премьер-министра Бегмы, Оркуза и кое-кого из его свиты, — объяснил я.

Льюк подождал, пока я изображал, что делаю долгий глоток вина. Затем, опустив чашу, сказал:

— Вот и все.

— Кончай, Мерлин. В чем дело? Я же от тебя ничего не скрываю.

— Да? — сказал я.

Сначала я не подумал, что Льюк увидит в этом что-то смешное, но он в ответ рассмеялся.

— Иногда мельницы богов мелют так дьявольски быстро, что нас по уши заваливает мукой, — сказал он. — Слушай, а почему бы тебе не отдать мне это бесплатно. Ты же знаешь, последнее время я был слишком далек от торговых дел. Что нужно Оркузу?

— А ты будешь иметь в виду, что до завтрашнего дня все это держится под секретом?

— О’кей. Так что же произойдет завтра?

— Аркане, герцог Шедбурн, будет коронован в Кашфе.

— Срань господня! — ответил на это Льюк. Посмотрел на Джулиэна, затем на меня. — Со стороны Рэндома это был чертовски умный выбор, — сказал, он спустя некоторое время. — Я не думал, что он настолько быстро сделает ход.

Льюк надолго уставился в какую-то невидимую точку. Затем произнес:

— Спасибо.

— Ну что, хорошо это или плохо? — спросил он.

— Мне или Кашфе? — сказал он.

— В таких тонкостях я не разбираюсь.

— Это хорошо, потому что я не знаю, как это воспринимать. Мне нужно немного подумать. Чтобы было из чего составить картину.

Я внимательно посмотрел на Льюка, и он опять улыбнулся.

— Во всяком случае, это уже интересно, — добавил он. — А больше новенького ничего?

— Обойдешься и этим, — сказал я.

— Пожалуй, ты прав. Не стоит перегружать систему. А то что-то слишком мы все усложняем, ты как, с этим согласен?

— Не совсем. Разве что только между собой, — сказал я.

Джулиэн отпустил полог, вернулся к нам и поискал свою чашу с вином.

— Сейчас принесут поесть, — сказал он.

— Спасибо, — ответил Льюк.

— По словам Бенедикта, — сказал Джулиэн, — ты сообщил Рэндому, что Далт — сын Оберона.

— Не отрицаю, — признался Льюк. — При этом прошедший Образ. Это что-то дает?

Джулиэн пожал плечами:

— У меня это не впервые — я имею в виду, желание прикончить родственника. Между прочим, ты мой племянник, правильно?

— Правильно… дядя.

Джулиэн вновь поболтал чашей.

— Ну, добро пожаловать в Янтарь, — сказал он. — Прошлой ночью я слышал баньши. Интересно, с чем это связано? [66] Джулиэн намекает на то, что обычно баньши воют на крыше дома, куда скоро придет смерть.

— Перемены, — ответил Льюк. — Они возвещают, что близятся перемены. И оплакивают то, что утеряно навсегда.

— Смерть. Они предвещают смерть, не так ли?

— Не всегда. Иногда они просто являются на поворотных пунктах истории. Для драматического эффекта.

— Плохо, — сказал Джулиэн. — Но всегда есть надежда.

Я подумал, что Льюк хочет еще что-то сказать, но Джулиэн заговорил раньше, чем тот успел раскрыть рот.

— Насколько хорошо ты знал своего отца? — спросил он.

Льюк сперва весь напрягся, потом сказал:

— Может, не так хорошо, как другие. Не знаю. Он был похож на коммивояжера. Придет, уйдет. Обычно он с нами не оставался надолго.

Джулиэн кивнул.

— Какой же он был, ближе к концу? — поинтересовался он.

Льюк изучал ладони.

— Что не в своем уме — так это наверняка, если ты это имеешь в виду, — наконец сказал он. — Я уже говорил Мерлину — по-моему, тот процесс, которому он подвергся, чтобы обрести силу, вывел его из равновесия.

— Я никогда не слышал этой истории.

Льюк пожал плечами.

— Детали не так важны… главное — результат.

— Говоришь, до этого он не был плохим отцом?

— Да не знаю я, черт возьми. У меня не было другого отца, чтобы сравнивать. Почему ты спрашиваешь?

— Просто из любопытства. Это та часть его жизни, о которой я ничего не знаю.

— Ну, а каким братом он был?

— Диким, — сказал Джулиэн. — Конечно, мы все друг с другом не слишком ладим. Поэтому и стараемся держаться друг от друга подальше. Но он был умен. Умен и талантлив. У него было призвание к искусству. Я просто пытался выяснить, сколько в тебе от него.

Льюк развел на это руками:

— Без понятия.

— Ну, ладно, это неважно, — ответил Джулиэн и, поставив чашу, вновь повернулся к выходу из палатки. — Думаю, еда сейчас будет.

И он отправился разбираться. Я слышал, как по ткани над головой шуршат ледяные иглы, а снаружи доносятся жалобы и ворчанье. Концерт для ветра и адских гончих. Баньши молчат. Пока молчат.

Я шел примерно на шаг позади Льюка и парой ярдов левее, пытаясь держаться на одной линии с Джулиэном, который шагал справа от него. Факел, который я нес, был довольно увесист — около шести футов просмоленного конического древка, заостренного на конце, чтобы легче было втыкать в землю. Я держал факел на вытянутых руках, потому что языки маслянистого пламени метались из стороны в сторону, повинуясь капризам ветра. Кусачие ледяные крошки впивались в руки, в щеки, в лицо; набивались в брови, схватывали ресницы. Я судорожно отмаргивался, когда жар факела превращал их в воду и она натекала в глаза. Трава была вся ломкая от морозца и похрустывала под моими шагами. Я видел, как спереди нам навстречу медленно приближались еще два факела; между ними маячила призрачная человеческая фигура. Я сморгнул и стал ждать, когда свет от какого-нибудь из факелов позволит мне его разглядеть получше. Я видел его лишь раз, очень недолго, по Козырю, в Лесном Доме. Волосы его отливали золотом, даже скорее медью; но я помнил — при свете дня они были грязновато-светлыми. Глаза его вроде бы были зелеными, хотя сейчас мне никак не удавалось их рассмотреть. Только теперь до меня дошло, какого он великанского роста, — либо это действительно было так, либо он сознательно выбрал в факельщики коротышек. В тот раз, когда я его увидел, он был один, так что сравнивать было не с кем. Когда до него добрался свет наших факелов, я увидел, что одет он в плотный зеленый дублет без рукавов и воротника [67] Дублет — короткая одежда типа кафтана, перетянутая в поясе. поверх чего-то черного и такого же плотного, но с рукавами, которые прятались в зеленых перчатках. Штаны на нем были черные, как и высокие сапоги, в которые они были заправлены; плащ был тоже черного цвета и изнутри подбит изумрудно-зеленым; когда под порывом ветра край плаща взлетел вверх, я увидел, как в нем отразился свет наших факелов; в изменчивом маслянистом желто-красном пейзаже, который нас окружал, выглядело это очень эффектно. На шее на цепи у него висел округлый тяжелый медальон, с виду казавшийся золотым; и хотя я не разобрал деталей, я был уверен, что изображает он Льва, терзающего Единорога. Он остановился шагов за десять-двенадцать от Льюка; тот — где-то секундой позже. Далт взмахнул рукой, и его сопровождающие воткнули свои факелы в землю. Мы с Джулиэном мгновенно сделали то же самое и остались стоять на месте, как и люди Далта. Затем Далт кивнул Льюку, и они оба шагнули вперед, встретившись в центре квадрата, который образовали факелы, пожали друг другу руки, глядя один другому в глаза. Льюк был ко мне спиной, но лицо Далта я видел. Оно казалось спокойным, но губы его уже двигались. Я не слышал слов, слова гасил ветер, к тому же тот и другой намеренно говорили вполголоса. По крайней мере, наконец-то я получил представление о габаритах Далта. Льюк был примерно шести футов и трех дюймов ростом, и я видел, что Далт на несколько дюймов выше. Я взглянул на Джулиэна, но тот в мою сторону не смотрел. Мне стало вдруг интересно, сколько же сейчас глаз смотрят на нас с обоих краев поля.