Воронье Гнездо

Однако, взглянув на школу магии с точки зрения истории, и при этом слегка утрируя, можно вполне согласиться с дискредитирующим мнением теоретических очевидцев. Всего каких–то двести лет назад студенты не позволяли себе мириться с ужасами Посвящения такими вульгарными способами, как сейчас, потому как эстетическая элитарность была одним из немногих столпов магического сообщества. Суровые преподаватели академий извращали даже отпетых хулиганов до неузнаваемости, руша всю их прежнюю и настоящую жизнь, но закладывая прочный фундамент для будущей. Поступление в академию означало полный отказ от любых страстей, друзей и воспоминаний. Редкие контакты с родными разрешались, но это не делало обучение намного более привлекательным. Несмотря на большее количество академий по всей стране, студентов в каждой было крайне мало, они составляли свою небольшую, закрытую и влиятельную культуру. Каждый знал друг друга в лицо и каждый переживал, что лиц этих становится все меньше. Для выживания в то время, время индустриализации и гонений на магию, было недостаточно быть членом кружка магов, могущественность которого становилась все более иллюзорной. Людям куда выгоднее было двигать технический прогресс, поступая в массивно финансируемые государством — за счет разбираемых по кирпичика магических академий, естественно, — технические училища и получая гарантированную работу от благодарного за помощь правительства. Устав претерпевать утечку людей и смотря, как умирают, спешно дописывая учебные пособия, последние носители древних знаний, сообщество решило ослабить натяжение вожжей элитарности и позволить хотя бы простолюдинам спасти чудо–науку. Когда во всей стране осталось всего три с половиной академии, испуганный ректорат постановил, что следует в обязательном порядке, срочно и незамедлительно, быстро и решительно упразднить правила приема на обучение, разрешив студентам покидать территорию общежитий, помнить о своем простолюдском прошлом и поддаваться определенным страстям, вынесенным в отдельный, официально утвержденный список. С печатями и подписями. Так удалось приостановить упадок ровно до тех пор, пока упраздненный прием студентов не дал нежелательный плод в виде такого персонажа, как Рози Хилер, после ареста которого академий осталось уже не три с половиной, а просто три. Урезали еще пару правил, на этом и обошлось. Хотя на деле, чтобы многократно увеличить поток абитуриентов, достаточно было отменить только одно правило: ношение нелепых мантий.

На самом деле, шествие студента значительно уступало в торжественной зрелищности тому, что происходило в паре кварталов от него. Он и сам мог бы видеть это и, возможно, наслаждаться, но был слишком пьян, так что снег забавлял его больше. Чуть выше, в небе над домами Глиняной улицы, тянулись ввысь огромные фантомно–розовые щупальца, поднимая вместе с собой облака пыли и чего–то покрупнее: возможно, куски бетона и кирпича. Поднялись они почти мгновенно и, растягиваясь, в небе надолго не задержались: растворились еще до того, как пыль успела улечься. Кружок тоже сумел обогнать неуклюжую пыль — он улегся на снежную перину значительно раньше нее.

Однако хватит. Многие наверняка помнят, что в прошлый раз мы оставили нашего ныне пьяного студента совсем в другом месте и времени. Тогда даже снег еще не лежал. Так вот и вернемся туда.

Гораций, сидя на скамейке у академии, ежился от холода:

— Прикольная у тебя мантия. Подчеркивает твои плечи. А в целом — херня, хе. Не холодно в ней хоть?

— Н-нет…

— А это что за хрень у тебя на поясе? — Гораций указал на коробочку из слоновой кости, висящую на поясе.

Кружок опомнился не сразу, но когда вопрос наконец дошел до него, он резко схватился за коробочку и, неловко улыбаясь, ответил:

— О, это… Это инро. У нас, короче, нет карманов в этих чертовых платьях, так что приходится носить мелкие вещи тут. Ну, так тут принято…

— Дружище, ты какой–то растерянный сегодня. В чем дело, у меня птичье дерьмо на голове?

— Нет, просто…

Его мысль перебила Санни:

— Эй, попробуй сказать ему, что он на днях подох, а мы его запихали в помойное ведро, как настоящие друзья. Это должно быть забавно.

— Ладно, — перехватил инициативу Гораций, — ты, видно, опаздываешь на лекцию или еще какую университетскую белиберду, так что буду краток: на днях ко мне в номер заявилась Лилия и спешно сказала, что я должен передать тебе, что-о… — Гораций достал из куртки бумажку и зачитал. — "Кружок, со мной все хорошо, ты правильно сделал, что выбросил мешок ТУДА. Приходи шестого декабря в девять вечера к городскому археологическому музею, который на Глиняной. Это серьезно для нас обоих, не опоздай". — Гораций протянул листок Кружку. — Не спрашивай, почему она сама тебе не сказала. Я сам нихрена не понимаю. То есть, до вчерашнего дня все было нормально, но после того, как она заявилась ко мне, вся такая странная, и потом убежала, я ее не видел. Чувак, в ее квартире просто никого нет. От нее не осталось и следа… И еще, глаза. У нее глаза другого цвета. Ведь всегда были зеленые, а тогда — голубые. Вот реально, мне не показалось. Никаких шуток, дружище.

Кружок стоял с листком в руке и с открытым ртом смотрел на Горация.

— Та–ак. Мне, вроде, ничего не остается, кроме как поверить, но…

— Расскажи ему, как его порубили на куски, — повторила Санни.

— …Но Гораций, у Лилии всегда были голубые глаза.

— Вы что, надо мной прикалываетесь или типа того? Всегда они были зеленые! Ладно, блин, если ты что–то знаешь, то расскажи, я так не могу. Может это и прикол какой–то, но я правда волнуюсь.

— Извини, я и сам ничего не знаю, — Кружок замялся, — мне пора идти, вот. Ну, до встречи. И еще, давно ты живешь в "номере"?

— Ха–ха, — саркастично и наигранно произес Гораций, — найду я себе квартиру, найду. Все, иди. И расскажи потом, что там с Лилией. Я типа скучаю уже…

Кружок, искренне полагавший, что Гораций снимал квартиру в центре города, растерянно ушел. Гораций же, пребывающий в не меньшем смятении, вздохнув, встал со скамейки, спустился по широким академическим ступеням и пошел в небольшой продуктовый магазин "Корзиночка" неподалеку. Внутри, помимо продавцов, народу было крайне немного. Настолько крайне, что все эти немногие представлялись одним человеком, покупавшем картошку в овощном отделе. Горацию тоже нужна была картошка, поэтому он встал прямо за покупателем, одетым крайне закрыто: пальто с высоким воротником, шарф, перчатки и прочие предметы гардероба закрывали все, кроме головы. На улице хоть и было холодно, одет парень был явно не по погоде. Не заметив, как Гораций вошел, но ощутив кого–то за спиной, покупатель обернулся, невольно продемонстрировав свое лицо юноше. Гораций отметил сначала, что лицо кажется очень знакомым. Затем он отметил, что примерно те же впечатления испытывает, глядя в зеркало по утрам. Перед Горацием стоял еще один Гораций. Определенно. Только один бледный и с картошкой, другой румяный и без картошки.