Александр Золотая Грива.

Алекша ощутил, что ярость ушла, осталась только холодная расчётливость. Он рубился с опасным противником спокойно, как с деревянным "болваном" на дворе боярина Твердослова. Пользуясь тем, что нет тяжёлых доспехов, ловко уклонялся от ударов, уходил в сторону и бил по кровавым пробоинам в панцире. Тяжёлое лезвие секиры врубалось в багровые дыры, кровь брызгала во всё стороны, ледяной ветер жадно хватал её и уносил прочь. Поймал мгновение, когда главарь разбойников отвёл руку для удара наотмашь. Атаман ослабел, замешкался чуть-чуть. Промедление стоило жизни. Тупой конец секиры своротил ему челюсть, так что остатки зубов разлетелись веером. Вторым ударом лезвие глубоко рассекло шею. Изрубленный, окровавленный, атаман валится на холодный песок. Алекша медленно опустил секиру, провёл ладонью по горячему лбу. Смутно удивился, что лоб сухой, опустил глаза. Широкая грудь залита кровью, своей и чужой, стекает на штаны, они напитались так, что блестят. Напряг и распустил мышцы - всё целы, боли нет, значит кровь из мелких неопасных порезов, можно не обращать внимания. Сражение ушкуйников с разбойниками ещё продолжалось. Кое-кто из новгородцев увидел победу Алекши, торжествующе заорал и они нажали на врага с удвоенной силой. Искать рубаху и кольчугу некогда, Алекша подхватил чей-то щит, твёрдым шагом спокойно подошёл к месту схватки...

Напавшие видели, как бесславно погиб их предводитель с двумя ближайшими помощниками от руки полураздетого мальчишки. Ушкуйники, наоборот, приободрились и усилили натиск. Звон мечей и секир загремел с новой силой, сразу несколько голосов торжествующе заорало и последние разбойники пали в бою. От рук таких же, только нанятых на службу. Когда Алекша приблизился, последний упал на холодную землю под ударами сразу троих. Колун, дравшийся в первых рядах, вытер вспотевший лоб, весело подмигнул и вразвалочку пошёл к месту стоянки. От него просто веет радостью и счастьем - наконец-то подрался как следует! Команда струга расположилась на земле, совершенно не обращая внимания на холод и ветер. Ушкуйники перевязывали друг другу мелкие раны, порезы, шутили и смеялись, словно только что закончилось представление скоморохов. Никто серьёзно не пострадал, отделались ушибами и царапинами. Громко кричали, пересказывая друг другу, как лихо дрались с негодяями, посмевшими напасть на мирных купцов - это о себе! - и как они, мирные купцы, с божьей помощью, расправились с лиходеями. Прошло едва десять минут, а всё уже врали и хвастались напропалую. Алекша сорвал несколько стебельков целебной травы, растёр с листьями подорожника, приложил к порезам и замотал чистой тряпкой. Накинул рубаху, кожаную куртку - горячка боя прошла, чувствовался холод.

- Ты неплох. Твердослов не соврал, - раздался голос, - дерёшься, как нечистая сила.

Алекша поднял голову - перёд ним стоит Колун, одобрительно качает лохматой головой.

- Чего это нечистый, - обиделся Алекша, - я моюсь. Вот и сейчас пойду, отмою кровь.

- Не сердись, так говорится, - ответил Колун. - У ромеев вера в бога Христа, всё остальные считаются нечистой силой. Эти боги или демоны очень сильны.

Алекша поднялся.

- Я знаю, - ответил он, - читал в книгах ромейских.

- Так ты ещё и грамотный! - поразился Колун. От великого удивления он даже отступил на пару шагов. - Ну вот это да-а! А Твердослов не сказал, паразит. Крепкий, говорит, парень, в дороге такой понадобится. И всё. Может, ты ещё и счёту обучен, а?

- Математику знаю, - с достоинством ответил Алекша, - могу записывать цифры арабскими знаками, могу ромейскими.

Колун разинул рот, выронил секиру - ещё держал в руке - да прямо на ногу...

- Ух, ядрёна... во как... ну, дела!

Он отошёл ещё на шаг, чуть наклонил голову набок.

- Ну так ты... это... больше не рыскуй так-то, а то мало ли... тово. Ты вот что, - быстро заговорил Колун, будто опомнившись, - в драки больше не лезь, для такого у меня дурней хватает, - оглянулся на остальных, - в торговом деле голова важней силы, думать надобно, а думающих мало. Иди ко мне в помощники. Если согласишься, деньгой не обижу, вернёшься в Киёв богатым, девку какую хошь себе выберешь, самую раскрасавицу, а не эту, твердословиху, а?

- Лады, подумаю, - важно ответил польщённый Алекша, - помогу, чём смогу.

- Ну вот и хорошо, - обрадовался Колун, - а я смотрю и думаю, чего ты так дрался спокойно, не орал, не ярился и вообще. Тебе вроде как бы скучно было... думал, значит, вычислял!

Алекша отошёл в сторону от галдящих ушкуйников, задумался - а действительно, почему не разозлился? В начале, правда, было - разъярился так, что глаза как мутной водой залило, видеть плохо стало, руки ноги затряслись. А потом вдруг всё ушло, остался только холодный расчёт и странное равнодушие ко всему. Ни злости, ни страха, ни азарта - ничего того, что бывает у всех людей. Он огляделся. Вокруг холодная вода, злой ветер треплет верхушки волн, рвёт деревья на унылом берегу. Стоит неумолчный шум, плеск воды. " Да ладно, - подумал он и махнул рукой, - эка беда - страха нет, злости... Переживу как-нибудь".

С этого дня как бабка нашептала - погода совершенно испортилась и никак не желала исправляться. Сильный встречный ветер, частые холодные дожди сделали путешествие очень трудным. Струг никак не желал плыть - переваливался с боку на бок на высокой волне, словно старый гусь и всё норовил прибиться к берегу или прыгал козлом и вертелся на одном месте. Мачта издевательски скрипела, а свёрнутый в трубочку парус указывал концами на землю - мол, нечего дурью маяться, идите пешком и всё дела. Вконец измотанный непрерывной борьбой с погодой Колун сдался. Он, как всё, тоже был за вёслами, грёб изо всех сил. Когда понял, что толку никакого, бросил весло на середину палубы, громко и внятно выругался. Остальные поняли это как команду сушить вёсла. На палубе воцарилось угрюмая тишина. Команда молча наблюдала, как встречный ветер разворачивает струг, тащит к берегу. Сидевший у руля легкораненый ушкуйник только подправил ход, струг тычется деревянным носом в песок. Вытащили подальше от воды насколько возможно. Половина команды отправилась в недалёкий лесок за дровами, остальные занялись подготовкой лагеря. Колун садится на заплечный мешок, хмурый взор мрачно скользит по холодной серой реке. Губы шевелятся, глубоко посаженные глаза щурятся, словно атаман что-то прикидывает. Поднялся, ловко перемахнул через борт. Некоторое время его не было видно, затем Колун вылезает из трюма. В руках несёт что-то продолговатое, завёрнутое в холстину. Выбирается на берёг, саженях в пяти останавливается. Завёрнутый в холстину предмет аккуратно кладёт на землю, в руке появляется огромный засапожный нож и Колун начинает рыть яму.

Алекша увидел Колуна за странной работой, когда возвращался из леса с охапкой сучьев. Вопросительно смотрит на Рыжего.