Джек Вэнс - Мыслитель Миров и другие рассказы

Синий закат начался. Сапфировое солнце погружается в западные леса, небо темнеет, становится синевато-черным, проглядывают звезды – незнакомые, но вызывающие тоску по дому.

Уже довольно давно я не слышал никакой музыки – может быть, она стала настолько привычной и повсеместной, что я перестал ее замечать?

Синяя звезда скрылась, воздух становится холоднее. Боюсь, что теперь действительно наступит долгая, глубокая ночь… Я услышал жалобный, пронзительный звук и повернул голову. На востоке мерцает бледная жемчужина. В ночное небо поднимается, как лотос, плывущий по озеру, серебристый шар – огромный, диаметром не меньше шести полных земных лун. Что это? Солнце, спутник, погасшая звезда? В каком космологическом цирке мне привелось приземлиться?

Серебряное солнце – назову его солнцем, хотя оно излучает лишь прохладный шелковый блеск – движется по небу в ореоле, как жемчужина в устричной раковине. И снова все цвета на планете изменились. Озеро блестит, словно наполненное ртутью, деревья превратились в филигранные кружева из металла… Под серебряной звездой проплывает стайка высоких облаков, и музыка прорывается с неба, как будто кто-то одним движением широко распахнул занавес: музыка лунного света, средневекового мрамора, ночных площадей, окаймленных изящными каннелированными колоннадами, тихих, вздыхающих струнных аккордов…

Я спускаюсь к озеру. И снова вижу город на другом берегу. Теперь он кажется более четким, более вещественным. Я замечаю детали, раньше неопределенно расплывавшиеся – широкую террасу вдоль берега озера, спиральные колонны, ряды больших ваз. Судя по силуэтам, это тот самый город, который я видел в лучах синего солнца: переливающиеся, отражающие вспышки света шелковые шатры, столбы из резного камня, лучистого, как молочно-белое стекло, фантастические приспособления непонятного назначения… Баркасы медленно плывут по темному ртутному озеру, как упавшие на поверхность воды ночные бабочки, их огромные паруса едва колышутся, тонкая оснастка напоминает паутину. На концах рей, на мачтах светятся, как сказочные фонари, расплывчатые огни… Охваченный внезапным подозрением, я оглядываюсь, чтобы посмотреть на мой луг. И вижу ряд палаток – как на старинной ярмарке – вижу бледный каменный круг посреди мха, толпу полупрозрачных фигур.

Шаг за шагом я приближаюсь к шлюпке. Музыка – невыразимо сладостные аккорды и арпеджио – становится громче. Я вглядываюсь в одну из фигур, ее очертания колеблются. Она движется вместе с пульсом музыки – или, может быть, это ее движения порождают музыку?

Я бегу вперед и хрипло кричу. Одна из фигур проскальзывает рядом, и я бросаю взгляд в туманное пятно, где должно было быть лицо. Останавливаюсь, тяжело дыша, посреди мраморного круга. Топнув ногой, чувствую его надежную твердость. Иду к палаткам – судя по всему, в них выставлены на продажу какие-то изделия из бледных тканей и тусклого металла. Но как только я присматриваюсь внимательнее, глаза заволакивает, как слезами, влажным туманом. Музыка улетает в невероятную даль, я снова стою на лугу, пустом и тихом. Под ногами – плотный серебристо-черный мох, а в небе висит серебристо-черная звезда.

Сижу, прислонившись спиной к спасательной шлюпке и глядя на озеро, все еще гладкое, как зеркало. У меня в голове сложились кое-какие гипотезы.

Исхожу из той предпосылки, что я не сошел с ума – в эту аксиому можно только верить. Если я спятил, зачем вообще о чем-либо размышлять? Значит, все, что я видел и слышал, вызвано какими-то внешними событиями, а не только моим воображением. Но – важнейшее обстоятельство! – все эти видения и звуки не подчиняются законам классической физики и во многих отношениях кажутся исключительно субъективными.

Таким образом, я прихожу к заключению, что имеет место сочетание объективных явлений и их субъективного истолкования. Я наблюдаю нечто непривычное для моего мозга, и мозг «переводит» эти впечатления на язык знакомых концепций, максимально приближенных к непонятной реальности. Согласно моей теории, обитатели этого мира все время находятся поблизости – сам того не зная, я хожу по их дворцам и сводчатым галереям, они непрерывно танцуют вокруг. По мере того, как чувствительность моего восприятия оттачивается, я начинаю почти соприкасаться с их средой обитания, почти различаю их. Точнее говоря, ощущаю нечто, вызывающее представления в части моего мозга, ответственной за обработку зрительных образов. Эмоции и закономерности существования обитателей этого мира возбуждают своего рода вибрацию, которая воспринимается моим мозгом как музыка. Они прозрачны и бестелесны, а я состою из плоти. Они живут в призрачном мире дýхов, а я топчу мох тяжелыми ступнями.

В последние дни я пренебрегал передачей сигналов SOS. Это несущественно – батареи практически иссякли.

Серебряное солнце стоит в зените и начинает склоняться к западу. Что дальше? Восход красного солнца? Тьма? Несомненно, я оказался в весьма необычной солнечной системе – орбитальное движение этой планеты должно напоминать эпициклы Птолемея.

Я считаю, что мой мозг постепенно «настраивается», входит в резонанс с этим миром, обучающим меня чувственному восприятию на новом уровне. Если моя теория верна, élan vital , радость жизни, испытываемая туземными существами, выражается в моем мозгу в виде музыки. На Земле, вероятно, мы называли бы это «телепатией»… Таким образом, я практикуюсь, сосредоточиваюсь, открываю сознание все шире, чтобы допустить в него новые возможности восприятия. Морякам, совершающим дальние океанские плавания, известен древний трюк: они никогда не смотрят прямо на далекий огонь, чтобы свет не поглощался «слепым пятном». Я применяю сходную уловку, никогда не глядя прямо на полупрозрачные силуэты туземных существ. Я позволяю зрительному представлению возникнуть и становиться все более четким и подробным – благодаря такому способу восприятия туземцы выглядят, несомненно, как люди. Иногда мне кажется, что я различаю черты их лиц. Их женщины подобны сильфидам, от их красоты сжимается сердце; их мужчины – мне еще не удалось хорошенько разглядеть ни одного из них, но их позы, их пропорции настолько знакомы, что вызывают ощущение поиска забытого слова.

Здесь все постоянно происходит на фоне музыки – так же, как в лесу все происходит на фоне шелеста листвы. По всей видимости, настроение местных существ меняется в зависимости от того, какое солнце светит в небе, и характер музыки изменяется соответственно. Красное солнце вызывало страстную меланхолию. Синее – игривое веселье. Под серебряной звездой аборигены стали деликатными, впечатлительными, поэтично-тоскливыми, и у меня в голове звучат отрывки из «Моря» и «Сирен» Дебюсси.