Джек Вэнс - Мыслитель Миров и другие рассказы

Короче говоря, в конце концов он поднялся по трапу. Мы погрузили его спасательную шлюпку и улетели. На протяжении всего полета Эванс не хотел ни с кем общаться – прохаживался один по прогулочной палубе.

Он завел привычку закладывать руки за голову. Я спросил его как-то, не болен ли он, и намекнул, что мог бы попросить корабельного врача провести обследование. Нет, сказал он, с ним все в порядке.

И это все, что я знаю об этом человеке.

Мы вернулись в Солнечную систему и направились к Земле. Лично я не видел, чтó произошло, потому что находился в рубке управления, но свидетели говорят следующее.

По мере того, как Земля приближалась и увеличивалась, Эванс все больше беспокоился, морщился, вертел головой. Когда до Земли оставалось примерно полторы тысячи километров, он яростно вскочил на ноги.

«Шум! – кричал он. – Ужасный шум !» С этими криками он побежал на корму, забрался в свою спасательную шлюпку и отчалил. Команда считает, что он улетел обратно туда, где мы его нашли.

Больше ничего не могу вам рассказать, господин Галиспелл. Очень сожалею. После всех усилий, которые мы приложили для того, чтобы подобрать его, Эванс решил удрать. Вот таким образом».

«Он направился обратно по тому же курсу?»

«Совершенно верно. Если вы хотите спросить, мог бы он добраться до той планеты, где мы его нашли, сразу скажу – вряд ли».

«Но такая возможность существует?» – настаивал Галиспелл.

«Конечно, – сказал капитан Хесс. – Такая возможность существует».

Обращаясь к закутанной фигуре на заднем сиденье, Николас Трасек сказал: «Ты понял? Три сигнала означают „Заходи“».

Фигура пошевелилась.

Трасек медленно отвернулся, поколебался, снова посмотрел назад: «Ты уверен, что успеешь? До входа двадцать метров по гравийной дорожке».

Закутанная фигура отозвалась приглушенным сипением.

«Ладно! – сказал Трасек. – Я пошел».

Он задержался еще на несколько секунд, прислушался.

Кругом ничто не шелохнулось. Трехэтажный дом – элегантное старинное сооружение – маячил в лунном свете белесым призрачным силуэтом среди старых деревьев; в окнах нижнего этажа мерцали тусклые желтые огни.

Трасек прошел по дорожке; гравий хрустел у него под ногами. Он остановился под мраморным портиком; фонарь над входом осветил его лицо – жесткое, напряженное, с необычным свинцовым оттенком кожи и задумчивыми черными глазами. Трасек осторожно поднялся по ступеням, как кошка по незнакомой крыше, и нажал кнопку.

Через некоторое время дверь открыла толстая женщина средних лет в розовом халате.

«Я хотел бы видеть доктора Хорзабки», – сказал Трасек.

Женщина неуверенно разглядывала его бледное лицо: «Вы не могли бы зайти в другое время? Доктору не понравится, что его беспокоят так поздно».

«Он меня примет», – сказал Трасек.

Женщина приглянулась к нему: «Вы его старый приятель?»

«Нет, – ответил Трасек. – Но у нас есть… общие знакомые».

«Что ж, посмотрим. Вам придется немного подождать». Она закрыла дверь, и Трасек остался один на озаренном лунным светом мраморном крыльце.

Довольно скоро дверь снова открылась, и женщина пригласила его внутрь: «Будьте добры, следуйте за мной».

Трасек направился за ней по коридору; женщина шлепала тапочками по темно-красному ковру. Она открыла другую дверь, и Трасек прошел в длинное помещение, освещенное золотистым светом огромной хрустальной люстры.

На полу лежал роскошный восточный ковер с оранжевыми, багровыми и иссиня-черными узорами; массивная старинная мебель была изготовлена из твердого дерева. Вдоль боковой стены тянулись потемневшие от времени ореховые стеллажи, заполненные тяжелыми томами всевозможных размеров, форм и цветов. На противоположной стене висели большие картины, а в зеркале между ними отражалась дверь, через которую зашел Трасек.

Доктор Хорзабки стоял с книгой в руках – высокий узкоплечий человек с тонкой шеей, маленьким острым подбородком и широким плоским лбом. Его волосы уже поредели. На нем был красный полубархатный смокинг поверх черных брюк. Он носил очки с толстыми стеклами – за ними его тускло-голубые глаза казались большими.

Трасек закрыл за собой дверь и медленно прошел мимо стеллажей – хищно, крадучись, как черный волк.

«Да? – спросил доктор Хорзабки. – Что я могу для вас сделать?»

Трасек улыбнулся: «Сомневаюсь, что вы согласитесь сделать то, что можете».

Хорзабки слегка приподнял брови: «В таком случае вам незачем было сюда приходить».

«Допустим, что я – ценитель изящных искусств, – сказал Трасек, указывая кивком на картины, висящие на стене. – Хотя эти странные полотна не совсем в моем вкусе… Вы не возражаете, если я взгляну на них поближе?»

«Нисколько не возражаю, – Хорзабки положил книгу на стол. – Тем не менее, картины не предлагаются в продажу».

Трасек подошел к первому полотну – гораздо ближе, чем рекомендовал бы настоящий знаток. На первый взгляд, изображение состояло всего лишь из оттенков черного, тускло-коричневого и красновато-лилового: «Выглядит довольно-таки блекло».

«С вашей точки зрения», – отозвался Хорзабки, вопросительно переводя взгляд с картины на Трасека и обратно.

«Кто автор?»

«Имя художника неизвестно».

«А! – Трасек перешел ко второй, не менее абстрактной картине. – Ну, это уж вообще какой-то кошмар». Действительно, формы не имели отношения к реальности и, когда ум пытался уловить в них какую-то закономерность или упорядоченность, они ускользали от таких попыток; цвета были не менее причудливыми – безымянные оттенки, бросающиеся в глаза, но не поддающиеся точному определению.

Трасек неодобрительно покачал головой – что позабавило доктора Хорзабки – и перешел к третьему образцу абстрактной живописи – не столь беспокойной композиции из горизонтальных линий и полос золотистого, медного и других металлических оттенков.

Трасек тщательно рассмотрел эту картину: «Здесь наблюдается изобретательная иллюзия пространства и расстояния, – сказал он, краем глаза наблюдая за доктором. – Возникает впечатление, что можно протянуть руку, схватить эту золотую полосу и вынуть ее из холста».

«У многих возникало такое впечатление», – согласился Хорзабки, взирая на посетителя совиными глазами через толстые стекла очков.

Трасек рассмотрел четвертую картину еще внимательнее. «Опять же, это мне непонятно, – заключил он наконец. – Что здесь имеется в виду – деревья?»

Хорзабки кивнул: «Художник изобразил все так, словно вещи вывернуты наизнанку».

«Ага, ага…» – Трасек мудро кивнул и перешел к пятой картине, изображавшей сложно устроенное обрамление из лучистых желтовато-белых линий на черном фоне; все пространство в обрамлении заполняла кубическая решетка, параллельные ряды которой сходились в точку иллюзорной перспективы. Не высказывая на этот раз никаких замечаний, Трасек перешел к последней, шестой картине, представлявшей собой не более чем серовато-розовую размазню, молча покачал головой и отвернулся.