Джек Вэнс - Мыслитель Миров и другие рассказы

Серебряный день подходит к концу. Сегодня я сидел у озера, глядя на ажурные узоры серебряных ветвей и наблюдая за плывущими то налево, то направо баркасами-мотыльками. В чем заключается функция этих лодок? Можно ли существование такого рода выразить в экономических, экологических, социологических терминах? Сомневаюсь. В данном случае вряд ли приходится говорить о разуме как таковом. В конце концов, развитый мозг – характерный орган антропоидов, а рациональное мышление, таким образом – характерная функция характерного органа антропоидов.

Поблизости проплывает большой баркас, размытые болотные огни, оранжевые и голубые, горят на концах его снастей – и я забываю о гипотезах. Мне никогда не удастся познать истину. Вполне возможно, что туземные существа так же почти не осознают мое присутствие, как я первоначально почти не осознавал, что окружен ими со всех сторон.

Идет время. Я возвращаюсь к шлюпке. Мимо скользит силуэт молодой женщины. Я задерживаюсь, чтобы взглянуть ей в лицо – она чуть наклонила голову набок, ее глаза обжигают меня близким взглядом – насмешливо-топазовым, но вполне благосклонным…

Я пытаюсь еще раз передать сигнал SOS – безразлично, из чувства долга, потому что подозреваю, что аккумуляторы отсырели и разрядились.

Так оно и есть.

Серебряная звезда выглядит, как гигантская елочная игрушка, круглая и блестящая. Она опускается к горизонту, и снова я пребываю в нерешительности, наполовину ожидая наступления ночи.

Звезда погружается в темный лес. Небо тускнеет, сгущается мрак.

Я поворачиваюсь лицом к востоку, прислонясь спиной к прагматичному корпусу спасательной шлюпки. На востоке темно.

Не имею представления о течении времени. Тьма, безвременье. Где-то движутся по кругу стрелки, отсчитывая секунды, минуты и часы, а я стою, глядя в ночь, неподвижный, как статуя из песчаника – хотя, с другой точки зрения, возможно, лихорадочно кручусь на месте, как саламандра в пламени.

В темноте возникает странное звуковое восприятие. Музыка смолкла – прозвучали несколько тоскливых аккордов, последний плач затерянной души…

На востоке начинает разливаться сияние – зеленое сияние. Восходит величественная зеленая сфера, сочетающая в себе сущность всего зеленого, оттенки изумрудов, озаренной солнцем травы, свежести мяты, морских глубин.

Пульсирующий звук: ритмичная, энергичная музыка, побуждающая покачиваться из стороны в сторону, кружиться то налево, то направо.

Планета утопает в зеленом свете, и я готовлюсь к новому, зеленому дню.

Я почти вошел в резонанс с туземными существами, почти слился с их миром. Брожу среди их павильонов, задерживаюсь перед их палатками, разглядывая предлагаемые изделия и товары: шелковистые медальоны, звездчатые блестки и колечки из плетеного металла, чаши из пуха и радужных дымчатых прослоек, разноцветные крыльчатки и пронизанные светом невесомые сетчатые ткани. Здесь можно найти зеленые стеклянные бусы, пойманных бабочек, порхающих на почти невидимых нитях, хрустальные шары, словно вмещающие в себе все небеса, все облака, все звезды.

И со всех сторон вокруг пролетают, проскальзывают, мелькают люди-призраки. Очертания мужчин неопределенны, но знакомы; женщины оглядываются и улыбаются мне – таинственно, провокационно. Искушения сведут меня с ума. То, что я вижу – не более чем формулировки моего собственного мозга, истолкования… В этом и заключается трагедия, ибо одна из женщин-призраков настолько привлекательна, безудержно, неотразимо привлекательна, что каждый раз, когда я вижу ее силуэт, у меня перехватывает дыхание, я бегу к ней, чтобы заглянуть ей в глаза – в глаза, которых нет…

Сегодня я обнял ее, ожидая, что в моих руках рассеется туман. Поразительным образом, я ощутил упругую плоть. Я поцеловал ее в щеку, в подбородок, в губы. Никогда еще не видел выражения такого замешательства на таком милом лице. Кто знает, что подумало это существо о моем странном поступке!

Она ушла, но музыка звучит громко и торжествующе: звонкие трубы на фоне гулких басов.

Мимо проходит мужчина – что-то в его походке, в его позе затрагивает струны памяти. Я шагнул вперед, чтобы заглянуть ему в лицо – я преодолею расплывчатость!

Он проносится мимо меня, как если бы кружился на карусели. Он одет в плещущие на ветру шелковые ленты с помпонами из звездчатого блестящего атласа. Я бегу вдогонку, преграждаю ему путь. Он обходит препятствие, искоса взглянув на меня, и я успеваю увидеть его неподвижное, как маска, лицо.

Это мое лицо.

У него мое лицо, у него моя походка. Он – я.

Неужели зеленый день уже кончается?

Зеленое солнце опускается, музыка становится более глубокой. Теперь, однако, она не смолкает – что-то готовится, наступает нечто неизбежное… Какой-то новый звук – что это? Далекий судорожный рык и дребезжание, как в сломанной коробке передач.

Звук удаляется, стихает.

Зеленое солнце спускается по небосклону, как павлиний хвост. Музыка становится медленной, возвышенной.

Запад тускнеет, восток разгорается. Источник музыки перемещается к востоку, к сияющим полосам розовых, желтых, оранжевых, сиреневых тонов. Разрозненные облачка вспыхивают ярким пламенем. Золотистое зарево охватывает небо, распространяясь на север и на юг.

Музыка – литургическое песнопение – звучит все громче.

Восходит новое солнце – великолепный золотой шар. Музыка превращается в гимн, в оду всепроникающему свету, осуществлению надежд, возрождению… Но что это? Снова воздух сотрясают рев и лязг – чужеродные, неприятно прерывающие хор стройных созвучий.

В небе, на фоне солнца, проплывает силуэт космического корабля. Он зависает над моим лугом, его посадочные дюзы обращены вниз, испуская огненные факелы.

Корабль приземляется.

Я слышу бормотание голосов – человеческих голосов.

Музыка исчезла; мраморная резьба, лавки с блестящими безделушками, чудесные шелковые города – всё исчезло.

Галиспелл поднял глаза, погладил подбородок.

Капитан Хесс нетерпеливо спросил: «Так что же вы об этом думаете?»

Галиспелл ответил не сразу. Наконец он сказал: «Странный документ…» Взглянув в окно, он довольно долго молчал: «Что случилось после того, как вы его подобрали? Вы замечали какие-нибудь явления, подобные упомянутым в дневнике?»

«Мы не видели ничего подобного, – капитан Хесс торжественно покачал большой круглой головой. – Конечно же, эта система, в которой оказался Эванс, представляет собой фантастическую мешанину из черных дыр, флюоресцирующих планет и погасших древних звезд – может быть, все эти космические фокусы сыграли злую шутку с его сознанием. Судя по всему, он не был очень рад нас видеть. По сути дела, Эванс стоял и осуждающе смотрел на нас так, будто мы вторглись не в свои владения. «Мы приняли ваш сигнал SOS, – сказал я ему. – Добро пожаловать на борт! Теперь вы сможете, наконец, закусить по-человечески!» Эванс направился к звездолету так, словно едва волочил ноги.