Джек Вэнс - Мыслитель Миров и другие рассказы

«На что они вообще годятся?» – резко спросил Раймонд.

«Времени нет, – решительно заявила Мэри. – Инспектор прибудет со дня на день, а флиты мрут, как мухи. Нас во всем обвинят – и положат конец Евангелической Колонии». Помолчав, она осторожно прибавила: «Не то, чтобы это чем-то помогло флитам, в любом случае».

«Все равно я думаю, что произведу лучшее впечатление в чистой одежде», – с сомнением заметил Раймонд.

«Пфа! Плевать они хотели на чистую одежду – флиты только и делают, что возятся в грязи».

«Надо полагать, ты права».

Небольшое желто-зеленое солнце появилось над юго-западным горизонтом: «А вот и Урбан… Если не темно, как в подвале, так на небе сразу три или четыре солнца!»

«Без солнечного света на полях ничего не зреет», – ласково упрекнула его Мэри.

Они поднимались в гору полчаса, время от времени останавливаясь, чтобы перевести дух, глядя на дорогую сердцу колонистов долину. Семьдесят две тысячи душ жили на равнине, расчерченной прямоугольниками возделанной земли и рядами аккуратных, свежевыкрашенных и помытых беленых домиков с белоснежными занавесками за блестящими стеклами, окруженных газонами и разноцветными клумбами тюльпанов, огородами, где поспевали кабачки и капуста.

Раймонд взглянул на небо: «Пойдет дождь».

«Откуда ты знаешь?»

«Помнишь, под какой ливень мы попали в последний раз, когда Урбан и Робундус вместе взошли на западе?»

Мэри покачала головой: «Это еще ничего не значит».

«Но что-то должно что-то значить! Таков закон Вселенной – основа любого мышления!»

С хребтов подул сильный воющий ветер, несущий крутящуюся и стелющуюся по земле пыль. На фоне лучей желто-зеленого Урбана и Красного Робундуса пыльные вихри окрашивались в разные оттенки, переливались, отбрасывали сложные тени.

«Вот тебе дождь!» – перекрикивая рев ветра, усмехнулась Мэри. Раймонд упорно поднимался по дороге. Вскоре ветер затих.

Мэри сказала: «Я поверю, что пойдет дождь, когда увижу его своими глазами – на Ореоле по-другому жить невозможно».

«У нас просто недостаточно фактической информации, – настаивал Раймонд. – В непредсказуемости нет ничего магического».

«Магия тут ни при чем, конечно – но на Ореоле все непредсказуемо, – Мэри обернулась, взглянув на крутые склоны Гран-Монтани. – Слава Богу, у нас есть Часы – хоть на что-то можно положиться».

Дорога поднималась в гору между ороговевшими древостоями, зарослями серого кустарника и красновато-лилового терновника. Порой дорога исчезала, и ее продолжение приходилось искать, делая вылазки в разные стороны; иногда она обрывалась над крутым обрывом или перед отвесной стеной, продолжаясь в трех метрах ниже или выше. Супруги привычно преодолевали эти незначительные препятствия. Только после того, как Робундус переместился по небу на юг, а Урбан быстро нырнул на север, они снова встревожились.

«Не могу себе представить, чтобы солнца собрались заходить в семь часов вечера, – заметила Мэри. – Это было бы слишком нормально, слишком в порядке вещей».

В семь часов пятнадцать минут оба солнца скрылись за горизонтом. Величественные закаты продолжались минут десять, после чего пятнадцать минут сгущались сумерки. Наступила ночь – никто не мог сказать, надолго ли.

Землетрясение не позволило любоваться закатами. Поперек дороги стали с грохотом валиться камни; Мэри и Раймонд укрылись под выступом гранитной скалы и ждали, пока тяжелые валуны перекатывались мимо и, подскакивая, убегали вниз по крутому склону.

Камнепад закончился – только отдельные кусочки щебня прилетали сверху, напоминая о недавних сотрясениях. «Кончилось?» – хриплым шепотом спросила Мэри.

«Кажется, кончилось».

«Я хочу пить».

Раймонд передал ей флягу, она выпила несколько глотков.

«Сколько еще идти до Флитвилла?»

«До Старого Флитвилла или до Нового Города?»

«Мне все равно, – устало откликнулась она. – До того, который ближе».

Раймонд колебался: «Честно говоря, не могу точно сказать – и в том, и в другом случае о расстоянии трудно судить».

«Мы не можем здесь оставаться всю ночь».

«Уже светает», – возразил Раймонд; на северо-востоке серебрилась заря белого карлика Мода.

«Сейчас ночь! – с тихим отчаянием заявила Мэри. – Часы показывают, что наступила ночь. Пусть каждое солнце Галактики светит мне в глаза, даже земное Солнце – мне все равно! Если Часы показывают, что сейчас ночь – значит, ночь!»

«Но дорогу-то все равно видно… Новый Город близко, за гребнем холма – я помню этот высокий древостой. Он торчал на окраине, когда я тут был в последний раз».

Раймонд удивился больше, чем Мэри, когда Новый Город оказался там, где он ожидал его увидеть. Едва передвигая усталые ноги, они зашли в селение: «Здесь что-то слишком тихо».

Селение состояло из трех дюжин бетонных хижин с окнами из добротного прозрачного стекла; в каждую хижину подавалась отфильтрованная вода, в каждой были душ, ванна и туалет. Руководствуясь предпочтениями флитов, крыши покрыли прутьями терновника; внутренних перегородок в жилищах не было. Теперь все хижины пустовали.

Мэри заглянула в одну: «Ммфф! Кошмар!» Обернувшись к Раймонду, она поморщила нос: «Какая вонь!»

В окнах следующей хижины не осталось стекол. Лицо Раймонда помрачнело, он разгневался: «Я притащил эти стекла в гору на своей покрытой волдырями спине! И вот как нас отблагодарили!»

«Мне все равно, благодарны они или нет, – откликнулась Мэри. – Меня беспокоит только инспектор. Во всей этой грязи, во всей этой вони, – она обвела окрестности широким жестом, – он обвинит нас. В конце концов, предполагается, что мы несем ответственность за флитов».

Тяжело дыша от возмущения, Раймонд обозревал мерзость запустения. Он помнил тот день, когда было закончено строительство Нового Города: образцового поселка из тридцати шести чистых, аккуратных хижин, ничем не хуже бунгало колонистов. Архидьякон Бернетт приготовился благословить селение; работники-добровольцы преклонили колени на центральном дворе, чтобы вознести молитвы. Пятьдесят или шестьдесят флитов спустились по склонам, чтобы поглазеть на обряд – закутанные в лохмотья шкур, они стояли, широко открыв глаза – исхудавшие, задубевшие под солнцами и ветром мужчины со спутанными волосами, их озорные пухлые женщины. В Колонии считали, что женщины флитов распущенны и неразборчивы в связях.

После воззвания к небесам архидьякон вручил вождю флитов большой ключ из позолоченной фанеры: «Передаю тебе этот ключ во имя будущего благополучия твоего народа! Храни его! Не потеряй его!»

Вождь двухметрового роста стоял перед священником – тощий, как копье, словно вырезанный из дерева, с резким и жестким, как у черепахи, профилем. На нем были засаленные черные тряпки; в руке он держал длинный жезл, обвитый козьей шкурой. Только он один из всего племени умел говорить на языке колонистов, причем настолько хорошо, что это каждый раз шокировало поселенцев.