Алексей Калинин - Война кланов. Охотник 2 [litres самиздат]

– Далековато же запрятал, батя! – выдыхает Иваныч. – Не мог поближе сховать?

– Значит, не мог! – отрезает Сидорыч. – И так пришлось с тремя перевертнями миловаться, чтобы отдали, а ты говоришь!

– Хоть миром уговорил? – улыбается Иваныч.

– Ага, успокоились с миром, – задумчиво говорит Сидорыч. – Ладноть, чего соловья побасенками кормить, доставай обед.

Пока Иваныч достает припасы, я спрашиваю ещё раз о моем отце. Нового ничего не услышал, то же самое рассказывали и взрослые берендеи в самолете. Только ещё то, что потом пришлось старому берендею держать оборону от нападающих перевертней.

Они мстили оказавшему приют охотникам. При этом на меня падает такой серьезный взгляд, словно я виноват в случившемся. Со временем перевертни перемещаются из тайги в города, и Сидорыч давно не встречает никого из «вертушек».

Подогретая на костре нежная зайчатина тает на языке, шипящие кусочки сводят с ума ароматными запахами. Несколько найденных сморчков добавляют радости от вкусового фейерверка. Обед легкий, не обременяющий пузо, но дающий силу и скорость.

Быстро приводим землю в порядок, костер скрывается под землей и мхом, косточки ложатся в специально вырытую ямку. О том, что здесь десять минут назад состоялся шикарный обед, напоминает дымка в кронах деревьев, но вскоре и она растаивает.

– Вперед, – командует Сидорыч.

Бежим осторожно, вслушиваясь в каждый лесной вздох. Впереди могла быть засада, поэтому осматриваем каждый сантиметр на предмет опасности. Три километра остаются позади, и мы выскакиваем на небольшую речку.

Сквозь чистую воду, как через жидкое стекло виднеется каменистое дно, стайками скользят рыбьи тела, поблескивают на солнце чешуйки. Неглубокая речка переливается солнечными зайчиками, быстро унося свои воды вдаль.

Рыжая лиса, увидев трех мужчин, порскает огненной молнией в кусты – спугнули с водопоя. Старик смотрит ей вслед, и я заметил, как дергается назад и сжимается правая рука. У знакомого охотника такая же привычка: увидев зверя, автоматически пытается сдернуть ружье с плеча. Пусть даже этого ружья и нет на плече, но привычка остается.

– Вон к той сосне! – крючковатый палец показывает на обширный ствол на другом берегу.

– Опять в воду лезть, – ворчит Иваныч.

– Тебе-то зачем? Молодой сам сбегает. Забери арбалет из корневищ, не пугайся друзей, они мирные, – говорит старик, сбрасывая с плеч рюкзак.

– Каких друзей? – спрашиваю я, расшнуровывая берцы.

– Старых знакомых, не бзди, они тебе понравятся. И бушь через речку перелазить – прихвати пару окуньков, а то ушицы захотелось. Осточертела эта зайчатина с тушенкой! – пока старик говорит, его глаза внимательно обшаривают местность,

– А мне щуку или форель! – поддерживает шутку Иваныч.

Все бы издеваться, а ещё взрослые люди.

Ледяная вода сразу выбивает зубную дробь, стоит ей подняться до середины бедер в самом глубоком месте. Ноги сводит судорогой, и на негнущихся балясинах я кое-как перебираюсь на другой берег. Со стоном повалившись на землю, я начинаю растирать онемевшую кожу. Пупырышки покрывают синие ноги.

Как же там рыба плавает?

– Ты помыться пришел или всё-таки за нужной вещью? – окликает с того берега Сидорыч.

Иваныч срезает длинный прут орешника и теперь заостряет его. Я же двигаюсь дальше, к указанному дереву. На подходе к нему я вижу, о каких друзьях говорил Сидорыч. Раскиданные в хаотичном беспорядке в густой траве белеют кости. Три или четыре человека нашли своё упокоение у этого дерева.

Зная специфический юмор моих спутников, я могу предположить, что их выложили в форме указателя, как в книге об острове сокровищ. Однако у нас не необитаемый остров, а живая тайга, поэтому голодное зверье подчистило и разбросало кости как попало. Сквозь темнеющие глазницы раздробленных черепов пробивалась молодая травка.

Дикие животные так погрызли, или улыбающийся на другом берегу реки тщедушный старичок? Остается только гадать – ехидный старик вряд ли расскажет правду.

Между раскинувшихся корневищ огромной сосны не виднеется никакого оружия, зато находится свернутый шланг, с зигзагообразным черным узором на серой трубке. Я отпрыгиваю, когда конец этой трубки поднимается и пялится на меня холодными черными глазками, из приоткрытой щели вылетает и подразнивает красный узкий язычок.

Гадюка!

Вот кого не хватало до полного счастья.

Берцы я опрометчиво оставляю на другом берегу – я же только туда и обратно. Вот и стою возле змеи, холодея изнутри. Как и многие люди, я не лишен страха и омерзения перед ползающими гадами. Бусинки заворожено смотрят, как я поднимаю оказавшийся под рукой череп – да простит меня бывший владелец.

Гадюка чует недоброе, так как кольца расширяются, а приплюснутая голова поднимается чуть выше, язычок снова подразнивает и скрывается. Аккуратно отойдя на пару метров, я бросаю черепом в сосну над змеей.

Все же живое существо, хоть и мерзкое, но убивать просто так, потому что не понравилась…

Череп звонко хрустит от удара о твердую кору сосны, и змею осыпает белыми кусками, напополам с оторвавшейся коричневой корой. Испуганная тварь бросается прочь, скользя меж раскиданных костей, почему-то вспоминаются пушкинские стихи о Вещем Олеге. Волна омерзения ещё раз проходится по моему телу, прежде чем я приближаюсь к сосне.

– Ты там кегельбан затеял, охотник-некрофил? – вполне ожидаемая подковырка с другого берега.

– Нет, тут змея лежбище устроила! – чтобы хоть как-то оправдать свои действия отвечаю я.

– Да-да-да, рассказывай теперя! – вставляет свои пять копеек Сидорыч. – Михайло, а кто такой некрофил?

Тот вполголоса объясняет ему суть оскорбления.

– Эх, ёжик твою маму увидел и тут же облысел! Ты чой-то там удумал, паря? – тут же окликает старый берендей. – Ты уж там над покойниками не изгаляйся! Не для того они там положены. Хватай пулялку свою, да вертайся в зад.

Хватай пулялку – найти бы её еще.

Осмотр ничего не показывает, приходтся найти палку и потыкать между корней на предмет скрытого тайника. На другой стороне от лежки змеи отзывается глухой звук, зря только гадюку с места сгонял. Внимательно осматриваю место на наличие прочей противной живности и разгребаю павшие иголки.

Под широким листом коры обнаруживается узкая нора. Пошарив рукой, я нащупываю твердые корни сосны, не толще пальца, но за сухой сеткой зияет пустота. Я заглядываю вовнутрь – где-то вдалеке мерещится свет. Придется лезть, берендеи вряд ли полезут за меня.

Приходится раздвигать корни, продираться сквозь пахнущие живицей заросли. Что-то мне это напоминает.

Уползай, малыш, уползай!!!

С боков сдавливает земля, впереди что-то светлеет. Нора широкая. Похоже, что раньше здесь размещалась большая волчья семья – попадаются мелкие косточки со следами небольших зубов. Сейчас же по покинутому жилищу ползет одинокий охотник.