Алексей Калинин - Война кланов. Охотник 2 [litres самиздат]

– Сергей развлекается, недаром я его оставил!

– Оставил бы меня, и я душу потешил! – кричит из-за моей спины Иваныч.

– Ты дома тешишь, а он хотя бы тут оторвется. Сам понимаешь, что людей обучать, что берендеев – разница огромная! – говорит старик и припускает с удвоенной энергией.

Мы выскакиваем на поляну, где разворачивается «трагедия». Взмыленные ребята отжимаются на одной руке, а покрасневший от натуги подполковник громко задает им счет и проводит над землей хворостиной, заставляя ребят подпрыгивать при выпрямлении рук.

Одним словом – идиллия. Иваныч даже причмокивает языком от лицезрения. Правда, потом падает на колено, но тут же встает, опершись на руку старого наставника.

– Здорово, бегуны! Эк же тебя, Иваныч, разморило с дороги. Совсем забыл, как нас батяня гонял, нужно чаще приезжать! – хохочет подполковник и оборачивается к приостановившимся ребятам. – Я говорил закончить упражнение? Правильно – нет! Тогда ррраз!!!

– На брата своего не клевещи, Сергей. Он хорошо держался. Мы проводили охотника до заветного оружия и за компанию трофеи добыли. На-ка, посмотри! – старичок что-то достает из рюкзака Иваныча и кидает в руки подполковнику.

Тот ловит на лету пластиковый пакет и присвистывает от удивления. В пакете перекатываются желто-красные бусины.

– Сколько же их было? – подполковник показывает ребятам «трофей» и кидает пакет обратно.

То, что я принял за бусины, на самом деле оказалось человеческими зубами. Вернее, клыками перевертней. Вырванные с корнями, они катались по пластиковому днищу, чернели запекшейся кровью.

– Десять перевертней встретили, в основном цепляли ночью. Днем как-то уходили от них. Сперва по одному, потом двоих накрыли, а там и к остальной группе вышли. Чуют, что творится что-то важное, вот и собираются в стайки. Тьфу, – сплевывает Иваныч.

– Так это пока я спал? – я показываю на пакет.

– Видишь, как красиво все сделали? Охотник даже не проснулся, – хихикает Сидорыч, – а ты говоришь, что Михайло обучение позабыл. Всё лапы помнят, всё нос чует. Добрых бойцов я воспитал, вот если бы мои охламоны такими же стали, то и помереть можно спокойно.

– Батя, да чего ты о смерти-то заговорил? Поживем еще, покуралесим. Можете встать! Пять минут отдых, и потом пробежка! – рявкает Сергей Анатольевич на отжимающихся ребят.

– Кто ж его знает, Сергей, вдруг завтра деревом придавит, али охотник какой пульнет из самострела ненароком! – старик поднимается на крыльцо. – Вам два часа на сборы, и потом… пошли на хрен!

– Вот узнаю батяню! – говорит задумчиво подполковник. – Всегда такой ласковый, да заботливый.

– Ласковый? Да, от его лап перевертни засыпали напрочь. Убаюкивал одним ударом, словно кирпич разбивал. Как по следу находил – сказка, я и учуять не мог, а он рассказывал: сколько их и как далеко находятся. Чуть ли не паспортные данные выкладывал, – улыбается Иваныч.

– Михаил Иванович, а что же вы меня не будили? – спрашиваю я.

– А зачем? Тебе силы беречь нужно, да и выспаться не мешало. Мы уж сами, по-стариковски! Ладно, Сергей, пойдем прощаться с Сидорычем. Саш, тебе придется подождать нас снаружи, такие уж у наставника правила. После охотников долго ещё навещали перевертни, может, появятся и сейчас. Не грусти, мы скоро! – и Иваныч закрывает за собой дверь.

Я оказываюсь предоставлен сам себе, делать особенно нечего, поэтому усаживаюсь на свежий чурбачок и разворачиваю остатки вчерашнего зайца. Куча свежих чурбачков выросла перед уложенной поленницей вдвое против прежней. Похоже, что в стремлении покомандовать, Сергей Анатольевич гонял ребят вовсю, и заставил заготовить дров на три года вперед.

Холодное мясо понемногу падает в желудок, я наблюдаю, как день набирал свою силу. Как понемногу распрямляются слегка съежившиеся деревья, тянутся к солнцу, теплу и свету. Как шмыгают проворные белки, прыгающие с ветки на ветку и плюющие на все законы физики. Как прилетает вороватая сорока, сверкает бусинками глаз и бочком-бочком пытается пробраться к жестяной банке с блестящими гвоздями. Приходится запустить щепкой, чтобы спугнуть черно-белую птицу. Обиженно крича, сорока упархивает в чистую синюю высь, ещё минут пять над лесом слышатся ее жалобы.

Когда поднимаю щепку, замечаю на земле серо-зеленую детскую пустышку. Дешевенькая, испачканная землей, но новая. Я поднимаю её с земли.

– Рубль нашел? Неси сюда! – доносится из оконца веселый голос подполковника.

– Соска нашлась, может, кто из ребят оставил? – стараюсь ответить в том же тоне.

– Ага, сосунки они у нас! Бабёнка из деревни за медом приходила, знать и выпала у неё из кармана. Оставь на пеньке, вернется – заберет. Скоро будем выдвигаться, кидай рюкзак! – и в окошко высовывается волосатая рука. Я вкладываю в неё изрядно похудевшую «лягушку».

Так и не удается заглянуть вовнутрь дома, узнать, как живёт старый берендей. Подполковник закрывает своим массивным телом весь обзор. Другие окна занавешены легкой паутиной занавесей, так просто не рассмотришь, ну и ладно. Мы их не запускаем в дома, они нас – равновесие соблюдено.

Массивные ступени скрипят под тяжелой поступью вышедших берендеев. Ребята молчат, пока взрослые прощаются с наставником. Те скупо обнимаются, молчат о своем, взгляды говорят больше тысяч слов. Потом Сергей с Михаилом от души сминают ладони молодых берендеев, желают им слушаться «батяню», иначе приедут и надерут разные места. Ребята, скривившись от боли, клятвенно обещают слушаться, и вырасти такими же большими и умными, как и прежние ученики. Старик улыбается в бородку.

Сидорыч машет мне рукой и скрывается в дому, подошедшие ребята попробуют отыграться за тиски взрослых берендеев, но я лишь два раза расслабляю ладонь. Ребята остаются ни с чем, но я желаю им упражняться и тогда они, возможно, справятся с охотником.

Оба юноши как-то странно на меня смотрят, словно хотят что-то сказать, но не решаются. Я делаю дурашливый реверанс, и Володя сгибает руку в локте и похлопает по бицепсу, я же сгибаю ногу и отвечаю тем же, только хлопнул по внутренней поверхности бедра.

В блестящих глазах я читаю все, что они обо мне думают, а также пожелание скорой встречи. Отвечаю им милой улыбкой и поворачиваюсь к возрастным берендеям. Те одобрительно кивают в ответ, и мы выдвигаемся в путь.

Натруженные ноги протестующее ноют, но кто же их будет слушать, когда речь идет о родном человеке?

Иваныч тоже пару раз спотыкается, но виду не подает, хотя ему и пришлось тяжелее. Действительно – как же так получилось, что за нами по пятам шли перевертни, а я даже не заметил?

Может чересчур доверился опеке берендеев?

На будущее надо быть внимательнее.