Мария Капшина - О верности крыс

Пол-луны спустя Кирою передали с проезжим через Раад дазаранским посланником, что ещё одна подобная выходка, и Тедовереджа отзовут из Империи. Господин постоянный посол достаточно потрудился на благо Дазарана, и может рассчитывать на щедрое денежное довольствие, достаточное для заслуженного отдыха в родовом имении. Господин посол выразил благодарность, но предположил, что в столице слишком высоко оценивают его заслуги, и на покой пока уходить рано.

С таким семейством господину послу на заслуженный отдых надеяться было глупо. С Тидзаной не проще, чем с Мише, хотя хитрости в ребёнке и на зерно нет, а осторожности и того меньше. Зато упрямства — на камень. Сорвалась прошлой весной в Кааго — не то что разрешения не спрашивая, а чуть одна не уехала. Вечно растрёпанная, загорелая, руки в ссадинах и никакого уважения к старшим. Даже Мише спохватилась — а теперь что хвататься, поздно уже. Кирой предложил с полгода назад выход из положения: сосватать её за этого Сойвено. Тидзана при этом присутствовала; сначала отсмеялась, потом подозрительно спросила: что, мол, это было всерьёз? И обиделась.

— Ну, пап, ну ты вообще! Ладно ещё, когда всякие дурные соседи дразнятся женихом и невестой. А ты-то чего?

А Кирой ничего, он ещё пару лет назад понял, что безнадёжно опоздали они с Мише: не было у них времени на Тидзану, вот и выросла маленькая дикарка. Мише в последнее время взялась воспитывать, убеждает дочку, что нужно следить за собой, выглядеть красиво, держаться с достоинством и прилично… Где там. Тидзо можно одеть в красивое платье, она ему даже будет рада, но забудет о нём через полчаса, а под вечер порвёт или измажется. Ей скучно об этом помнить, она и не помнит. Может, и удалось бы что-то переменить, но на это нужно время, время, день ото дня, постоянно. А у родителей дела — день ото дня.

Кирой временами ловил себя на зависти к Шеку. Тот женился, привёз свою Зальяру в Рикола, посадил в доме и горя не знал. Возможно, для Зальяры всё выглядело не так безоблачно: не гулять на стороне ол Ройоме был решительно неспособен. Впрочем, сказать хоть что-то о мнении Зальяры было слишком сложно. По крайней мере, от единственной личной встречи, ещё в Эрлони, у Кира осталось впечатление, что мнения у неё может вовсе не быть, ни о чём. Разве что мимолётное, которое она скажет раньше, чем обдумает, и забудет раньше, чем закончит разговор. И под конец того разговора Кирой понял вдруг, что не так уж уверен, что Шеку повезло больше. Хотя, безусловно, постоянный вооружённый нейтралитет в доме — не лучшая из возможностей. У Шека всё было гладко — и дома, и, по большей части, в делах. Герцог Рикола постарел, страдал одышкой и мало интересовался политикой. Когда в его землях завёлся никому не известный мальчишка-адмирал, который море прежде знал только с чужих слов, герцог сначала возмутился, но больше для вида. Шек умел располагать к себе всех. Кроме, разве что, мужей своих пассий. К тому же, в Лаолии шли какие-то невнятные брожения. После дождливого прошлого лета, когда урожай сгнил на корню, на востоке у северян прокатился голод, а вслед за голодом — вооружённые беспорядки. А Рикола, как писал Шек, отколоться от Империи могло бы только в сторону Лаолия, удержать независимость при такой нищете невозможно, даже если с трёх сторон тебя закрывают от врагов горы, а с третьей есть море. Чтобы пользоваться морем, нужен флот, а на флот нужны деньги, которых в Рикола не было, пока их не стала туда слать Империя. Деньги и адмиралов. Усиливался флот — а с ним имперское присутствие на Внутреннем море, объёмы торговли с Зангой, Лаолием и Дазараном и приток денег в имперскую казну, а Реда тем временем неспешно и последовательно сжимала страну в кулак. С переносом столицы в Раад это стало особенно явно. Вскоре после этого умер от сердечного приступа Мастер Джатохе, во главе Церкви поставили кого-то невнятного, боящегося лишний раз чихнуть без высочайшего позволения. Тэрко Эрлони с переносом столицы сильно порастерял позиции, а после смерти Его Святейшества остался фактически единственным представителем оппозиции. Впрочем, лорда Нохо, вероятно, утешал пост второго министра по военным делам и то соображение, что политика ол Тэно нацелена на усиление страны; эта цель ол Баррейю вполне устраивала, беда была лишь в том, что ол Тэно, кажется, начинала временами путать интересы Империи со своими личными. Так или иначе, характер у ол Баррейи от всего этого не улучшился. Он ездил из Эрлони в Рикола с официальной задачей проинспектировать военный флот и неофициальной — разъяснить Шеку, что терпеть в герцогстве вольнодумцев и игнорировать прямые приказы из центра — дурная примета. Вольнодумцы — это какой-то бродячий монах то ли из Занги, то ли из Лаолия, который обосновывал цитатами из Писания вредность любых войн, кроме оборонительных. А приказы из центра, соответственно, требовали пресечь, задержать и побыстрее казнить после справедливого суда. Шек полагал проповедника почти безвредным и слегка невменяемым, тем более что его особо никто и не слушал.

"Я ол Баррейе так и говорю: объективного вреда от монаха всего ничего, что вы тараканов из камнемёта бьёте! В ответ я услышал такую тираду, что постараюсь записать дословно. Интонации я передать не сумею, но ты вообрази сам: ты знаешь, лорд герцог у нас мастер говорить "любезный господин" таким нелюбезным тоном, будто речь идёт не о любезном господине, а о хвосте дохлой крысы. Любезный, — говорит. — Меня ни в малейшей мере не интересует объективная истина. Если она занимает тебя, то тебе следовало бы испробовать карьеру учёного, а никак не военного. В данном случае для нас как верных граждан Империи наиболее целесообразно, чтобы он был отъявленным негодяем. Следовательно, он и есть отъявленный негодяй. В твоих глазах он должен быть негодяем вдвойне, поскольку тебе об этом неоднократно писал и его светлость первый советник, и я. Если мне не изменяет память, я всё ещё имею несчастье быть твоим непосредственным начальником?"

Ол Ройоме был тогда зол не меньше, чем Кирой после истории с Еннерове, но письма писал — как собрание последних шуток. "Если ты однажды станешь серьёзен, я пойму, что мир уже рухнул", — заметил ему в одном из писем Кирой.

Ортар из Эгзаана

2291 год, 5 день 2 луны Ппд

Раад

Было сухо и душно. На придавленный жарой город сверху бесстрастно смотрело вылинявшее от старости небо, и только мутная пыль плясала по улицам, между белёными стенами, взвиваясь горячей позёмкой и оседая на коже и одежде. В воздухе и под ногами пыль была белой, а когда смываешь её — почему-то тёмной, почти чёрной. Слюдяное окно из-за неё пропускало ещё меньше света, чем обычно, и слюда казалась грязно-белой промасленной бумагой, какой затягивают окна бедняки в южной Занге. Вторая створка окна была раскрыта, и сквозь неё пёрло солнце, оглушительное, тяжёлое, давящее на голову.