Саманта Шеннон - Обитель Апельсинового Дерева [litres]

Никлайс взвешивал свои шансы.

Сульярд согласился рассказать на допросе о женщине со шрамом в форме крючка. Может быть, и рассказал, но никто не мог знать, что она – Мидучи. Да никто и не поверил бы слову нарушителя границы. А вот Никлайс защищен соглашением между Сейки и Ментендоном. Оно уже раз избавило его от наказания, может защитить и теперь.

Еще есть возможность спасти Сульярда. Если он наберется храбрости перед государем и при свидетелях обвинит Мидучи, дому Надама придется, чтобы не рисковать торговым соглашением, предпринять какие-то действия.

Никлайс потер лоб. Он не сомневался: есть способ обернуть обстоятельства в свою пользу. Знать бы только какой?

К ночи вернулась домой усталая, с покрасневшими глазами Пуруме, и тогда слуга подал серебряного краба со свежими овощами и отваренным с каштанами рисом. Рассыпчатое белое мясо было превыше всяких похвал, но Никлайс слишком углубился в размышления, чтобы оценить лакомство. После еды Пуруме ушла, а Никлайс остался за столом с Эйзару.

– Друг мой, – начал он, – прости мне, если мой вопрос выдает невежество.

– Только невежда не задает вопросов.

Никлайс прокашлялся.

– Эта всадница, благородная Тани, – начал он. – Насколько я могу судить, всадников у вас почитают почти наравне с драконами. Это так?

Его друг долго обдумывал ответ.

– Они не боги, – сказал он. – В их честь не возводят храмов – но они в почете. Вседостойный государь, как тебе известно, ведет род от всадника, сражавшегося в Великой Скорби. Драконы видят в людях-всадниках равных себе, а это великая честь.

– Учитывая все это, – стараясь держаться небрежного тона, спросил Никлайс, – как бы ты поступил, узнав, что кто-то из них совершил преступление?

– Если бы я был в этом целиком и полностью уверен, то сообщил бы их командиру, достойному морскому начальнику в замке Соляных Цветов. – Эйзару склонил голову к плечу. – Почему ты спрашиваешь, друг мой? Ты думаешь, кто-то из них действительно совершил преступление?

Никлайс затаил улыбку.

– Нет, Эйзару, это вопрос умозрительный. – Он переменил тему: – Я слышал, что ров Гинурского замка полон прозрачных, как стекло, рыб. И когда они светятся ночью, их можно видеть насквозь, до костей. Скажи, правда ли это?

Он любил отложить хорошую мысль на сладкое.

Тани нашла уступ для ноги и, с силой толкнувшись, потянулась к нависающему карнизу. Под ней билось о камни море.

Она одолела полпути вверх по вулканическому останцу, поднимавшемуся над морем в устье Гинурской бухты. Гора называлась Скорбящий Сирота, потому что стояла на отшибе, как ребенок, потерявший родителей в кораблекрушении. Едва одна рука ее коснулась камня, как вторая соскользнула по морскому мху.

У Тани похолодело в животе. На миг показалось: она сорвется и переломает себе кости, но ей удалось рвануться вверх, зацепиться за карниз. Тани, как клещами, впилась в него. Последним огромным усилием она подтянулась и, тяжело отдуваясь, легла животом на камень. Лезть сюда без перчаток было безрассудством, но она хотела доказать себе, что сможет.

Мысли вернулись к встреченному на улице ментцу – как он на нее таращился. Как будто узнал. Конечно, этого быть не могло, Тани видела его впервые. Но что его так потрясло?

Он был крупный мужчина. Широкие плечи и грудь, заметное брюшко. Глаза как гвоздики, веки приспущены от возраста, а лицо бесцветное, как бы примятое. В седых волосах еще проблескивала медь. Морщины у губ напоминали, что его рот когда-то умел смеяться. И круглые очки.

Рооз.

Имя наконец всплыло в памяти.

Рооз. Это имя шепнула ей Суза, но разговор был таким коротким, что ночь унесла его из головы.

Этот человек спрятал у себя незнакомца.

Он не должен был оказаться в Гинуре. Если только его доставили для допроса о событиях той ночи. От этой мысли у Тани сперло в груди. А припомнив его проницательный взгляд, она задрожала всем телом.

Стиснув зубы, девушка потянулась к следующему уступу. Даже если Рооз что-то знал о ней или Сузе, доказательств у него не было. А чужестранца наверняка уже нет в живых.

Добравшись до вершины, она встала. Ладони были в крови. Водяной шелк ее одежды работал как оперение морской птицы: встряхнулась – и уже сухая.

Дракана ждала ее в своем убежище. Настоящее ее имя человеку было не выговорить, так что для Тани она звалась Наиматун. Наиматун вылупилась давным-давно в озере Глубоких Снегов и носила на себе бесчисленные шрамы Великой Скорби. Тани каждую ночь взбиралась к ней и сидела до восхода. Это было похоже на непрекращающийся сон.

Разговор поначалу не складывался. Наиматун не желала слышать почтительных обращений, приличествующих божеству. Они как родные, оговорила она. Как сестры. Иначе им не взлететь вместе. Дракон и всадник – одна душа на двоих.

Тани это правило давалось с трудом. Она всю жизнь обращалась к старшим с величайшим почтением, а тут богиня просила говорить с ней как с подружкой. Понемногу, урывками Тани рассказала Наиматун о своем детстве в Ампики, о пожаре, который унес ее родителей, о годах учения в Южном доме. Наиматун терпеливо слушала.

Сейчас, над океаном, только что проглотившим солнце, Тани босиком подошла к дракане, уложившей голову себе на шею. В такой позе она напоминала Тани спящую утку.

Встав рядом с ней на колени, Тани плашмя прижала ладони к чешуе. Драконы слышат иначе, чем люди. Прикосновение помогает им воспринимать вибрации голоса.

– Добрый вечер, Наиматун.

– Тани… – Наиматун приоткрыла один глаз. – Присядь ко мне.

Голос ее гудел, как боевая раковина, как песня кита, как рокот дальней бури, и слова выкатывались гладко, будто обкатанные морем стеклышки. Этот голос наводил на Тани сон.

Она села, прислонилась к вечно влажной чешуе. Дивная прохлада. Наиматун принюхалась:

– Ты поранилась.

У нее еще кровоточили ладони. Тани сжала кулаки.

– Чуть-чуть, – сказала она. – В спешке забыла перчатки.

– Некуда спешить, маленькая. Ночь только народилась. – Булькающий вздох прошел по всему телу драканы. – Я подумала, не поговорить ли нам о звездах.

Тани подняла глаза к небу, где загорались серебряные глазки:

– О звездах, Наиматун?

– Да. Вам в домах учения преподавали науку звезд?

– Немного. Наставники в Южном доме называли нам имена созвездий и учили находить по ним путь. – Тани помолчала. – В деревне, где я родилась, говорили, что звезды – это души людей, бежавших от Безымянного. Они взобрались по лестнице и укрылись на небесах в ожидании дня, когда последний огнедышащий мертвым упадет в море.

– Простой народ порой бывает мудрее ученых. – Наиматун взглянула на девушку. – Ты теперь моя всадница, Тани. И вправе разделить знания моего рода.