Джон Норман - Моряки Гора

— Я разглядел что-то похожее на это, — признал Каллий.

— Ты только представь, — воскликнул я, — во что она, при всей её красоте, интеллекте и глубине, способна превратиться, когда рабские огни по-настоящему запылают в её животе, насколько беспомощной она будет!

— Я видел, какими глазами она смотрела на тебя, — усмехнулся он. — Подозреваю, что они там уже горят.

— Она прекрасна, — заявил я.

— С чего Ты взял? — поинтересовался мой товарищ.

— А Ты вспомни, что она изучала, — предложил я, — какими исследованиями занималась в своем прошлом. Ей был интересен другой мир, очень отличающегося от того, в котором она жила, мир более простой, не ушедший так далеко от природы, как ее собственный.

— А ещё она — женщина, — добавил Каллий.

— На что могла бы рассчитывать чужестранная женщина, оказавшись в таком мире? Чего желать, на что надеяться?

— Если она — желанная женщина и могла бы принести приличные деньги выйдя на сцену аукциона, то мне кажется ясным, чего будет желать от неё этот мир, — усмехнулся мужчина.

— Вот и она, вероятно, поняла, — заключил я, — что оказавшись в таком мире, скорее всего, она была бы захвачена и вскорости уже была бы раздета и закована в рабские цепи в ожидании своей продажи.

— Думаю, что Ты не далек от истины, — согласился он.

— А не думаешь ли Ты, что она могла не сознавать себя, даже живя в своём собственном мире, рабыней мужчин? — поинтересовался я.

— А что какая-то женщина не создаёт себя таковой, в каком мире бы она не жила? — спросил мой товарищ.

Он перевёл взгляд на стоявшую на четвереньках Альциною, и та опустила голову.

— Почему тогда мы должны отказывать, как это сделал её собственный мир, в подчинении мужскому доминированию, в верёвках на её лодыжках, в рабских наручниках на её запястьях, удерживающих её руки за спиной, в ошейнике на её шее? Почему мы должны запрещать ей, покорно прижиматься губами к плети господина?

— Что до меня, — пожал плечами Каллий, — то я не вижу никакого интереса в запрещении ей таких вещей, особенно если она будет хорошо смотреться у ног мужчины. Было бы жестоко, заставлять женщину отрицать свою природу, так же как и мужчине — его.

— Она будет изумительной, прекрасной рабыней, — подытожил я. — Я хочу её! Я хочу её полностью! Я хочу владеть ею безоговорочно! И пусть она обнаружит себя, и осознает себя тем, для чего её создала природа, рабыней мужчины!

— А если бы она принадлежала тебе, — полюбопытствовал Каллий, — и корчилась бы перед тобой в цепях, страдала в муках рабских огней, умоляя о внимании, обычно даруемом рабыне, Ты оказал бы ей милосердие?

— Возможно, — кивнул я, — если бы она хорошо попросила.

— Понимаю, — улыбнулся мой собеседник.

— Господин, — тут же окликнула его Альциноя, просительно глядя на него снизу, — я тоже страдаю от потребностей!

— Встань на колени, — бросил он.

— Да, Господин, — отозвалась девушка.

— Постельные принадлежности там, — сообщил я, указывая на противоположную сторону комнаты. — В том шкафчике Ты найдёшь ка-ла-на и еду. А я побежал в «Морской Слин»!

— Не стоит, — сказал Каллий, остановив меня у самой двери.

— Ты хочешь посоветовать мне дождаться утра? — осведомился я.

Конечно, в пользу такого решения можно было бы привести немало веских доводов.

— Нет, — покачал он головой.

— Или Ты предлагаешь мне немного подождать, — предположил я, — чтобы сопровождать меня при оружии? Я был бы тебе благодарен за такое разумное решение, но в этом нет необходимости. Полагаю, на улицах должны быть стражники. К тому же я буду держаться широких и лучше освещенных улиц.

— Не в этом дело, — сказал Каллий.

— Что-то я тебя не понимаю, — признался я.

— Слишком поздно, — вздохнул мой товарищ.

— Я не понимаю, к чему Ты ведёшь, — повторил я.

— Просто после того, как я покинул склад, я заглянул в «Морской Слин», — сообщил он. — Собственно, там я и поужинал.

— И что? — спросил я, с затаённым страхом.

— Рабыни, которую, как я предполагаю, Ты имеешь в виду, — продолжил косианец, — стройной брюнетки, слушавшей историю о моём путешествии в жёлтом камиске и колокольчиках на лодыжке, там больше нет.

— Как нет! — воскликнул я.

— Я предположил, что это именно та рабыня, на которую Ты положил глаз, — добавил Каллий.

— Её больше там нет? — внезапно севшим голосом проговорил я. — Ты в этом уверен? Может, в тот момент её просто не было в зале.

— Нет, — покачал он головой. — Её продали.

— Когда? — задал я рвущийся у меня вопрос.

— Это имеет значение? — осведомился мой товарищ.

— Нет, — вздохнул я.

— Недавно, — сообщил косианец.

— Ай-и-и! — горестно простонал я и, рухнув на колени около двери, спрятал голову в руках.

Моё тело вздрагивало от рыданий.

— Господин! — вздохнула Альциноя, явно тронутая моим отчаянием.

— Пожалуйста, — попытался урезонить меня, и сам смутившийся Каллий.

— Простите меня, — попросил я.

— Она всего лишь рабыня, — напомнил мой товарищ.

— Какую это теперь имеет ценность? — простонал я, глядя на крошечный золотой тарск, лежавший на моей ладони.

— Что-то около десяти серебряных тарсков, — прокомментировал Каллий.

С криком гнева и разочарования я швырнул золотую монетку через всю комнату.

Каллий сходил и, подняв тарск с пола, с задумчивым видом сунул монету в мой кошелёк. Альциноя же даже не пошевелилась. Рабыня обычно не касается денег без разрешения.

— Спасибо, — вздохнул я.

— Этими вещицами не следует разбрасываться, — пожурил меня косианец.

— Ты прав, — не мог не согласиться я.

— Забудь её, — посоветовал Каллий.

— Не могу, — покачал я головой.

— Ты можешь купить другую, — заметил он.

— Мне не нужен никто другой, — отмахнулся я. — Всю свою жизнь я ждал такую как она.

— И вот Ты встретил её, — закончил мою мысль Каллий.

— Да, в той, кого привезли из далёкого мира, — подтвердил я.

— В простой варварке, — сказал мой товарищ.

— Чем отличается варварка от любой другой, — спросил я, — кроме того, что гореанский не её родной язык?

— О, намного больше чем это, — не согласился со мною Каллий. — Она выросла в отсутствии цивилизации, или же в цивилизации неестественной и низшей, возможно, той, которая сложна для понимания, эгоистична, грязна, переполнена и отстала, незнакома с привычными для нас обычаями и правилами приличия, с кодексами и кастами, с литературой, музыкой и поэзией.

— С гореанскими литературой, музыкой и поэзией, — добавил я.

— Знавал я одну варварку, — сказал косианец, — так у неё не только не было Домашнего Камня, но она просто не знала, что это такое.

— Это уже гораздо серьезнее, — поддержал я его. — Но я уверен, что теперь она это знает!