Дебора А Вольф - Наследие Дракона [litres]

Левиатус не собирался предоставлять Матту Пол-Маски возможность втереться в доверие к драйиксам.

Он задавался вопросами, видела ли когда-нибудь Зеера такое странное сборище и на каком этапе история каждого из путешественников получит продолжение. Хранительница его отца по имени Маттейра, несомненно, уже написала бы о них кукольную пьесу на потеху праправнукам. При этой мысли юноша улыбнулся.

Интересно, – спросил он себя, – каким бы она изобразила своего брата-близнеца?

Улыбка растаяла, стоило Левиатусу взглянуть на этого человека во плоти.

Сегодня Матту Пол-Маски надел обличье пустынной лисицы фенек. Непропорционально большие уши и заостренная мордочка придавали его лицу вполне подходящее выражение озорного хитреца. Левиатус заметил, что многие джа’акари поглядывали на Матту с интересом, и ему стало любопытно, чего хотелось девушкам больше – заглянуть ему под маску или под килт. Юноша спрятал улыбку и пожелал им удачи. Все знали, что Матту надежно хранит свои секреты.

То же самое можно было сказать о Хафсе Азейне.

Женщина, которая некогда была ему ближе, чем родная мать, точно призрак тащилась теперь в хвосте каравана, тихая и угрюмая, а ее лицо являло собой такую глухую маску, что позавидовал бы сам Матту. Левиатус видел ее за едой – она сидела в компании своего большого кота, от присутствия которого бросало в дрожь прочих кошек. Юноша видел, как днем, во время пути, Хафса все время удалялась от каравана то в один, то в другой конец на опасные, по его мнению, расстояния и приносила мясо чаще, чем любой другой охотник.

Каждую ночь Левиатус видел ее в палатке целительницы, когда заходил проведать Сулейму. В такие часы Хафса Азейна сидела на корточках, молчаливая, как смерть, и ее глаза смотрели куда-то вдаль, точно вглядывались в некое темное далекое пространство. Левиатусу было очень трудно примирить свои нежные воспоминания о тепле и лунном шелке с этой грозной женщиной, покрытой веснушками, точно пятнистый леопард, с намертво прилипшим к ее одеждам запахом крови.

Зато ее юный подмастерье Дару, напротив, молил о внимании. Эта, казалось бы, несовместимая парочка точно вышла из сказок о деях – женщина-кошка и мальчик-мышонок, который одновременно любил и боялся ее. Куда бы ни направилась чародейка, мальчик всюду следовал за ней глазами и трепетал в тени Зейны так, словно думал, что она вот-вот его проглотит. Левиатус не мог припомнить, чтобы когда-нибудь так боялся ее, даже когда был совсем ребенком, – а ведь отец возил его на побережье наблюдать за охотой на морских медведей. Он чувствовал к мальчишке жалость. Подмастерье повелительницы снов ждал нелегкий и, скорее всего, весьма короткий путь. Ни Зеера, ни зееранимы, по-видимому, не питали к слабакам ни малейшей жалости.

На семнадцатый день пути, когда они дошли до места, которое, если верить картам, было ближе всего к Нар Бедайяну, до поворота на восток к Великому Соляному Пути, Левиатус наткнулся на круг из низеньких, стоящих вертикально камней и разжег костер прямо в центре. Тени плясали под песню дюн, удивительно напоминая молоденьких девушек, танцующих вокруг посевного огня, и, взяв в одну руку мех с вином, а в другую – торбу со свитками, он откинулся на согретый солнцем камень.

Левиатусу никак не удавалось сосредоточиться. К Сулейме постепенно возвращался здоровый цвет лица, и теперь она начала бормотать и выкрикивать что-то в глубоком сне. Целительница решила, что она скоро проснется, и приказала всем убираться, чтобы девушка могла отдохнуть, чего он никак не мог понять. Левиатус хотел быть рядом, когда его сестра откроет глаза, хотел взять ее за руку, заговорить с ней и убедиться, что ее ум все еще крепок. Много лет назад один из отцовских конюхов получил удар копытом по голове, а когда очнулся от долгого сна, оказалось, что его память была пуста, как скорлупка выеденного яйца. Левиатус не мог даже представить себе, что его умная сестренка потухнет точно так же – только не сейчас, когда он ее наконец отыскал.

Он вздохнул и достал первый попавшийся свиток. Это был трактат о синданизских императорах.

Дворец Последнего Рассвета, – говорилось в самом начале, – является древнейшим известным миру сооружением, которое выстроил человек, и считается одним из красивейших зданий. Возведенный рабами два столетия назад, или даже более того, и, по легендам, населенный призраками умерших во время строительства людей, Дворец Последнего Рассвета лежит в самом сердце Запретного Города и никогда не удостаивался человеческого взгляда. Первый император-деймон, дейшен Байчен Пао также известен под прозвищем Золотой Кулак…

Левиатус поднял свободную руку, чтобы потереть переносицу. Ему нужны были знания, правдивая информация, а не выдумки сказочников. Юноше не было дела до того, какого цвета окна у жилища деймона-императора или какого фасона подштанники он носит, – все это не имело такого же большого значения, как количество солдат, служивших под его началом.

Глупец сказитель называл четвертого императора дейшеном Тиаху. Если только нынешнему императору не стукнуло три тысячи лет – что представлялось маловероятным, – почтеннейшей владычице отцовских архивов следовало либо уйти в отставку, либо подыскать себе нового писца.

Левиатус вернул свиток в сумку и достал другой, на этот раз выбрав труд, который считали детской сказкой. По крайней мере, в сказках, как и в самой тонкой лжи, скрывалось много важных истин. Этот свиток, в частности, был искусно написанным творением таинственного летописца, известного под именем Белая Ворона, и преодолел долгий путь к отцовским библиотекам из самого Кханбула.

В детстве Кханбул завораживал Левиатуса, скорее всего, потому, что его воображение будоражила мысль о существовании Запретного Города. В детстве его манило все запретное: сладкие кексы перед ужином, королевский атриум, женские бани. Если подумать, все это продолжало восхищать его и теперь.

Левиатус усмехнулся про себя.

Несколько лет назад дейшен Тиаху отправил послов в Атуалон. Левиатус думал, что они покажутся ему экзотическими, даже пугающими. Он никак не ожидал, что они будут красавцами – но именно такими они все и оказались, даже те, кто таращился из-под вуалей своими удивительно большими, или удивительно круглыми, или слишком яркими для человеческого лица глазами. Они двигались с воздушной грацией. Их голоса были грубыми, как вороний грай, или сладкими, как вздохи океана на закате, и умудрялись соединять в себе возмутительное высокомерие и тончайшую лесть, так что даже Ка Ату с его взрывоопасным характером был ими очарован. Они пришли к нему с оружием, а ушли с дарами.

В наши дни Атуалон закупал огромные количества синданизского жемчуга и нефрита, янтаря и бамбука, и столько тутового шелка, что его хватило бы, чтобы одеть всех мужчин, женщин и детей Атуалона. В свою очередь, на Дальний Восток шли караваны, груженные богатствами гор: самоцветами и черной рудой, паучьим шелком, красной и белой солью и самым драгоценным из всех товаров – изделиями из нее.