Дебора А Вольф - Наследие Дракона [litres]

– А ты не забудешь?

Левиатус коснулся губами кончиков пальцев и поднял их к небу.

– Обещаю под этими звездами, что не забуду.

Дару открыл рот, но слова застряли у него в горле, а тело выгнулось и задрожало. Его глаза сделались широкими и слепыми, а губы исказились в безумном оскале. Левиатус вскочил на ноги, рассыпая свитки по песку в опасной близости от огня, но приступ прошел прежде, чем он успел сделать хоть шаг. Мальчик посмотрел на него, дрожа и задыхаясь, как будто пробежал несколько миль, и слезы полились у него из глаз, стекая по тонкому запыленному лицу и оставляя на щеках узкие дорожки.

– Сулейма! – ахнул Дару, вскакивая на ноги.

Левиатус бросил свиток и побежал.

Сулейма висела в воздухе вдали от песен, солнца и песка, не помня, сколько это длится. Завернутая с головы до ног в какую-то мягкую шелковую материю, она раскачивалась вперед-назад, вперед-назад на ветру, который не издавал ни звука и не овевал ее лица.

Освободись! – рявкнул голос в темноте. Однако сражаться с этими узами казалось тщетным занятием, и она предпочитала оставаться спящей. Ей снилась ночь, когда они с Ханней тихо бродили среди дремлющих утракских жеребцов и смеялись. Их путь в бесконечной ночи подсвечивался лунами, которые, точно светлячки, попались в паучьи сети. Они с подругой заплетали блестящие бусины в гривы быстроногой Зейтан и милой храброй Руххо. По традиции, если эти бусины не заметят до наступления Хайра-Кхая, кобылам предоставят право сойтись с лучшими жеребцами Зееры. Девушки вплетали в эти спутанные ветром гривы собственные мечты и шептали обещания золотого будущего. Обещания того, что Дракон Солнца Акари проснется и вновь укроет мир своими крыльями, что придет новый день, появятся юные кобылы, жеребята и дети, обещания славы и чести, и песен в конце трудного дня, тысячи и одного дня, одинаковых, точно песчинки в пригоршне.

А что, если Акари не проснется? – настаивал голос. – Что будет тогда, о воительница под солнцем? Сможешь ли ты освободить себя и принести миру свет? Или продолжишь висеть здесь в темноте и превратишься в кусок мяса?

В этот момент Сулейма почувствовала что-то еще, присутствие кого-то третьего в пустоте, ощутила его в дрожи крепко сжимавшей ее паутины. Это была ужасная ледяная пустота, вечно сердитая, вечно голодная и тоже осознавшая присутствие Сулеймы. Ни жеребцы, ни кузены, ни воины не явились, чтобы ее освободить. Ей следовало полагаться только на себя, но даже эта опора была ненадежной.

– Я не могу освободиться! – крикнула Сулейма, и слова застыли у нее в горле. – Я пыталась…

Неужели? А я думаю, что нет.

Где-то рядом раздался лающий смех. Сулейма поняла, что может открыть глаза, и повернула голову. Она оказалась лицом к лицу с фенеком, крошечной белой лисой, у которой уши были размером с голову. Она была порождением луны, бледным и прекрасным, и ее глаза горели, словно отражавшиеся в воде звезды.

Все окружающее пространство, вплетенное во тьму и соединенное с ней до пределов, неподвластных уму, светилось широкой запутанной сетью. На ней-то вниз головой и висела Сулейма. Одна ее ступня была подвернута под колено, а руки были связаны за спиной.

– Помоги мне, – попросила она лису. – Пожалуйста.

Помоги себе сама. И лучше бы тебе поспешить – он уже близко. Он уже очень давно к тебе присматривается.

Лиса наклонила голову и начала вертеть своими большущими ушами с черными кисточками.

Сулейма поняла, что свисает вверх тормашками с какой-то невероятной паутины, да еще посреди всей этой пустоты разговаривает с лисицей. Паутина все тянулась и тянулась, превосходя всякое воображение. Нити звездного и лунного света, крови и золота блестели и дрожали, и пульсировали в ритме великой и могущественной песни. По всему пространству то тут, то там в паутину вплетались серебристые сферы, точно бусины заговоренного серебра в лошадиную гриву, словно маленькие яркие огоньки, не рассеивавшие, однако, мягкой тьмы.

В эту великую паутину были вплетены и темные нити. Они пульсировали беззвучной злобой и такой густой темнотой, что слепили глаза. Эти нити дрожали и раскачивались под тяжестью чьего-то ужасного присутствия. То было нечто большое, какая-то зловещая тварь, заметившая ее борьбу… И эта тварь была голодна.

– Ты настоящая? – спросила Сулейма у лисицы. – Или мне все это снится?

Ни то, ни другое. Я – Джинчуа. А настоящая ли ты? – передразнила ее лиса. – Или снишься мне в кошмарном сне? Вот уж правда, у вас, двуногих, буйное воображение. Неужели это – лучшее, на что ты способна? А может быть, худшее?

– Если ты мне снишься, то такого вредного сновидения у меня еще не было. – Сулейма закрыла глаза. – А сейчас я проснусь…

И куда ты так спешишь? Ты и так проспала бо`льшую часть своей жизни. В безопасности материнского шатра, в колыбели из костей ты видела сны под музыку кровавой колыбельной.

Сражаясь со связывавшими ее руки нитями, Сулейма начала медленно вращаться по кругу.

– Не впутывай сюда мою мать!

Стоило ей произнести эти слова, как по ближайшим сферам прокатилось отражение – тварь с головой рогатой кошки таращилась на нее глазами ее матери. В руке она сжимала нож, сотканный из темного пламени, но Сулейма не могла понять, хотело ли чудовище освободить ее или умертвить.

А ее бы ты отослала? – Фенек высунул язык, и на его мордочке появилась сардоническая усмешка. – Полагаю, что такой поступок нельзя было бы назвать мудрым. Ты готова ее отвергнуть даже в тот момент, когда кровь душ твоих врагов ядовито горит у нее на губах. Неужели кто-нибудь видит еще бо`льшую ценность в твоей жизни? Ну уж нет. Из нее вышла бы отличная лиса.

– Я не обязана тебя выслушивать, – сказала Сулейма фенеку. – Ты всего лишь сон, и когда я проснусь, то расскажу обо всем этом Ханней. Она будет долго смеяться.

А сама-то ты будешь смеяться, когда встретишь Ханней Два-Лезвия в следующий раз? Полагаю, что нет. Ты вообще не проснешься, если сейчас не освободишься. Он уже идет, и песнь в твоей крови сводит с ума это голодное существо. Никто не может проснуться, будучи разорванным в клочья и съеденным подчистую.

Теперь ветер начал выть, и, хотя Сулейма по-прежнему не чувствовала его прикосновения к своему лицу, он трепал ее вперед-назад, как куклу, которой дразнят младенца. Ветер смеялся над ней.

Твой отец будет очень разочарован, – говорил он.

А ведь тебе почти удалось это сделать! Ты почти добралась!

Лиса поднялась на задние лапы и прижала холодный нос ко лбу Сулеймы. Находясь так близко, девушка смогла различить разрез ее зрачков и белые-белые зубы. Ее дыхание, к удивлению Сулеймы, пахло кардамоном.

Тебе нужно немедленно освободиться! Времени больше нет!