Дебора А Вольф - Наследие Дракона [litres]

Она рассказывала о том, как неслась бок о бок с дикими вашаями, связанными со всеми и ни с кем в отдельности, как охотилась, словно была членом прайда. По тому, что Сулейма не спешила ложиться спать, мах’зула догадалась о кошмарах, которые мучили девушку с тех самых пор, как та побывала у Костей Эта, и заметила, что вашаевские целители могли бы вылечить ее лучше любого человеческого короля.

– Вашаи обладают собственной особой магией, которая привязана к шипу и лунному свету и более могущественна, чем все, что известно нам, – произнесла она.

Истазет сказала, что Сулейма могла бы жить среди мах’зула, стать одной из них, свободно скитаться под бродячими звездами. Освободиться от всех матерей и своей собственной матери, выйти из тени отца, драконьего короля.

Стать свободной.

Когда Диди, свернувшись, спала в своей маленькой кроватке, Истазет подняла единственного выжившего работорговца – юношу столь молодого, что у него еще и борода вырасти не успела. Она связала ему запястья спереди и привязала к лошади, норовистой рыжей кобыле с впалой грудью и язвительным взглядом. При виде зверя юноша в ужасе закатил глаза, но стоило ему заговорить, как Истазет без всяких церемоний ударила его тыльной стороной ладони, да еще и рассмеялась, увидев выражение лица Сулеймы.

– Я знаю, что вы, неженки, позволяете мужчинам пастись на свободе, – поддразнила она девушку, – но их следует приучать с юности. Легче усвоить свое место в жизни с младых ногтей. А этот еще ниже мужчины, он – работорговец. – Она уставилась на юношу, и ленивая улыбка осветила ее лицо. – Вернее, был работорговцем.

Когда отряд подошел к краю разбитого ее матерью лагеря, Сулейма удивилась тому, каким незащищенным он выглядел, каким шумным, хаотичным и несуразным предстал перед ней. Кучка чужеземных солдат и даже джа’акари, словно дети, бегали по округе и звали ее по имени. Сулейме следовало бы винить себя за то, что она так долго пропадала и всех переполошила, и умом она это понимала, но почувствовала лишь стыд за других.

Истазет снова рассмеялась, несомненно, читая мысли по ее лицу, и приподнялась в седле, чтобы обнять Сулейму как истинную сестру по оружию.

– Неженка ты или нет, – сказала она, – у нас всегда найдется для тебя местечко, Сулейма Огненногривая. Возвращайся как-нибудь к нам, и мы сделаем тебя сильной, и у тебя начнется жизнь настоящей воительницы, а не бледная копия жизни, какую ты проживаешь сейчас. – Истазет передала ей поводок работорговца и растворилась в ночи.

Часть сердца Сулеймы ускакала в ночь следом с ней. Девушка не знала, станет ли когда-нибудь еще слово эхуани для нее таким же невинным и чистым, как в тот день, который она провела с мах’зула.

Лагерь никогда не спит, – подумал сын короля. – Кто-то постоянно точит ножи или мастерит новую пару сандалий, ест или пускает газы – даже во время войны, когда скрытность играет столь важную роль. Нынешний же лагерь являл собой не стратегическое объединение, а некую сумбурную смесь народа – бо`льшая часть его обитателей была молодыми воительницами, вооруженными и опасными, но встречались и старые политики, хитрые и коварные. Кроме того, здесь присутствовало несколько общественных деятелей, две семейные пары и по крайней мере три вида заклинателей. Воздух пропитался подозрением, магией и похотью. Столь ядовитая смесь никак не способствовала спокойному ночному отдыху.

Левиатус оставил попытки уснуть и, поморщившись, поднялся со своего матраса. Все равно ему нужно сходить по малой нужде.

Он начал пробираться к поспешно вырытым выгребным ямам и зарделся, проходя мимо зееранийского лагеря. От небольших, горевших тусклым светом закрытых очагов на него таращились блестящие глаза – глаза кошек и женщин, излучающих такой откровенный голод, что Левиатус пожалел, что не надел ничего поверх длинной туники с поясом для меча.

У зловонной песчаной ямы стоял всего один охранник, и Левиатус с облегчением вздохнул, увидев, что это юный подмастерье Зейны. Джа’акари редко догадывались отвернуться и дать мужчине возможность спокойно помочиться, а сдерживаться ему было все труднее.

Мальчик сидел, опершись спиной о кучу корзин и коробков, и широко открытыми глазами вглядывался в ночь. Когда Левиатус принялся опустошать свой мочевой пузырь, подмастерье покраснел и отвернулся, прижав тощие коленки к груди. Облегчившись, Левиатус повернулся к мальчишке и усмехнулся.

– Выпал жребий стоять на страже, верно? М-да, дерьмовая удача. – Он хмыкнул от собственного каламбура.

Дару пожал плечами, по-прежнему не глядя ему в глаза. Левиатус подумал было, что мальчишка увидел в его лице угрозу. Он начал размышлять о том, какую опасность мог представлять взрослый мужчина под покровом темноты, особенно для уязвимого ребенка. И о чем думала Зейна, давая мальчишке это поручение?

– Мне сегодня не спится, – произнес Левиатус. – Что скажешь, если я сменю тебя на посту, а ты пойдешь и немного вздремнешь? Уверен, твоя хозяйка не будет возражать.

А утром я с ней об этом потолкую.

Мальчик снова пожал плечами и как будто сжался еще больше. Неужели перед ним был тот самый парень, который читал старинные стихи?

– Дару? С тобой все в…

Одна из корзин перевернулась, и ее содержимое выпало на песок. Левиатус ахнул, увидев в свете фонаря захваченного работорговца, прятавшегося между коробками. Это был еще молодой, очень молодой юноша, одетый в лохмотья и ужасно перепуганный.

Ох.

Левиатус вздохнул.

– Дару…

– Тсс! – Мальчик вскочил на ноги, прижимая палец к губам и предостерегая от разговоров. Его глаза с мольбой смотрели на Левиатуса.

– Дару, ты не можешь его отпустить, – прошептал Левиатус. – Ты ведь знаешь, что в темноте бродят виверны и бог знает кто еще. Даже если он переживет эту ночь, его выследят при первых же лучах солнца. Уж лучше жить рабом…

– Нет, – голос Дару дрожал, но его подбородок выпятился с хорошо знакомым Левиатусу упрямым выражением, – зееранимы не делают пленных рабами. Это неправильно.

– Дару…

– Это неправильно, – настойчиво повторил мальчик. В его глазах появились слезы, и он упрямо нахмурился – в лучших традициях своей хозяйки. – Если Сулейма оставит себе раба, больно будет не только ему. – Он махнул тонкой ручкой в сторону дрожащего работорговца. – Это повредит ее са. Повредит всем нам. Мы взаимосвязаны. – Он указал на пленного, затем на Левиатуса, на себя и на лагерь. – Разве ты этого не видишь?

– Я вижу мальчика, у которого будут неприятности из-за того, что он сует нос в дела, которые его не касаются. Этот человек – работорговец, Дару. Чем, по-твоему, промышляют такие, как он? И зачем он вообще сюда пришел? Такие, как он, крадут детей и продают их на рынках. Он заслужил свою судьбу.