Владимир Корн - Волки с вершин Джамангры [litres]

– О чем задумался, Даниэль?

– Ты, наверное, голодна? Поехали на набережную? Что-нибудь съедим, а заодно полюбуемся морем.

Ужина мы не дождались. Одной из причин покинуть этот дом была и тревога, что Аннету введет в затруднение множество приборов на столе.

– Поехали.

Было далеко за полночь, но набережная – часть любого приморского города, где жизнь всегда кипит и затихает лишь к утру, да и то ненадолго. Для нас нашлось местечко, где блюда были вкусными, вино замечательным, а главное, нам никто не мешал. Затем мы смотрели на море. Спокойное, оно казалось сонным, и даже волны накатывались на берег лениво.

И в то же время оно предупреждало: «Да, я сплю, но не вздумайте меня будить! Ибо тогда я разгневаюсь, и мало не покажется никому, не успели еще убедиться?!»

– Я не слишком-то люблю море, – призналась Аннета.

– Почему?

– Сначала оно забрало отца, я и не помню его почти. Затем откуда-то издалека привело корабль, он привез с собой заразу, и тогда не стало мамы.

– И где ты сейчас живешь?

– С тетушкой. Она хорошая женщина. У нее четверо своих детей, но она относится ко мне как к дочери. А еще она мечтает удачно выдать меня замуж. За достойного человека. Сына лавочника, например. Но только не за моряка.

– И почему же?

– Море забрало мужа и у нее, и она не хочет, чтобы то же случилось со мной. А как она заботится о моей нравственности! Не представляю даже, что ей сказать, когда вернусь домой.

– А ты сама о ней заботишься?

– Еще чего! – сказала она с вызовом. Покосилась на меня, вернее, на мое лицо, которое, я чувствовал, закаменело, и добавила: – Прости. Больше так не буду, честно-честно! Даниэль, а почему ты никогда не улыбаешься? Как на афише? На ней у тебя такая обаятельная улыбка!

Благодаря таланту художника.

– Зачастую и рад бы, все дело в нем. – И дотронулся пальцем до шрама на щеке.

Самое неприятное заключалось в том, что, как меня предупредили, со временем может начаться нечто вроде нервных тиков, когда лицо будет сводить в той самой гримасе, которая заменяет улыбку сейчас. «Но целоваться он мне нисколько не мешает» – подумал я, привлекая к себе Аннету.

– Ну так что, Даниэль, я прошла все проверки, чтобы стать твоей содержанкой? – сказала она, едва я смог оторваться от ее губ. – Или осталась самая главная – какова я в постели? Боюсь, на этот раз ты разочаруешься.

– Прости.

Наверное, все дело в том, что я старательно искал причину не пустить Аннету в свое сердце. Возможно, для ее блага, возможно, для собственного, а может, для блага нас обоих. И не нашел.

За окном моросил дождь, и он мог затянуться надолго. «Если Аннета наденет плащ, накинет капюшон и скромно потупит глазки, то, когда она будет проходить через фойе, вряд ли кто-нибудь сможет разглядеть ее и запомнить, – размышлял я. – Так будет лучше для нее. Пусть «Домашний уют» – респектабельное заведение, где стараются сберечь даже самые маленькие тайны постояльцев, придется отсюда съехать, причем сегодня же».

Решение снять дом, где есть все необходимое для человека вроде меня, который привык путешествовать, имея только то, без чего в дороге не обойтись, пришло еще ночью. Неплохо было бы также, чтобы он располагался как можно ближе к арене, хотя и необязательно. Главное, чего я ищу, – покой. В «Домашнем уюте», несмотря на название, бедному Даниэлю сарр Клименсе его не дождаться. Особенно теперь, когда изображением моей улыбающейся физиономии обклеена половина города, и уж центр – точно.

Непременно внизу ждет толпа газетчиков. И если самому мне избавиться от них удастся довольно легко, кому-то из них обязательно придет в голову проследить за дамой, с которой я спустился, а затем и проследить, чтобы выяснить, кто же она. Еще неплохо было бы наконец обзавестись слугой: все эти бытовые мелочи излишне напрягают. Но тут уж как повезет – слишком ответственный шаг, не выйдешь же на площадь с вопросом: «Есть желающие?»

А самое главное – решиться. Решиться, пожалуй, на самый важный поступок во всей своей пока еще недлинной жизни. Никогда бы не подумал, что для некоторых ее аспектов у сарр Клименсе не хватит мужества.

– Как спалось?

Из спальни Аннета вышла в моем халате. Тот был ей велик, подол волочился по полу, а рукава пришлось подворачивать. Роскошные, из дорогой ткани халаты – моя слабость. И потому первой покупкой в Клаундстоне, когда пропал багаж, стал именно он.

– Спасибо, Даниэль, хорошо. И если бы не один даже во сне беспокойный человек, так и вообще замечательно.

Несмотря на упрек, она улыбалась. Собственно, да, есть за мной грешок, многие дамы жаловались. Казалось бы, крепко сплю, но руки живут отдельной от меня жизнью, то и дело путешествуя по телу той, которая разделяет со мной ложе. Ну не привязывать же мне их на ночь?!

– Надеюсь, ты привыкнешь.

– Я уже привыкла.

Не знаю, что там насчет золотистых искорок в глазах, но ее улыбка – непременно дар самого Пятиликого, тут не может быть никаких сомнений.

– Сейчас принесут завтрак.

– Хорошо. А что, утренние поцелуи в благородном семействе сарр Клименсе не приняты? Жаль!

– Приняты, еще как! – И не откладывая, подтвердил слова делом.

– Так, Даниэль, для кого они предназначены? – Аннета обратила внимание на стопку золотых монет на столе. – Уж не для меня ли?

– Все по-честному, как договаривались.

– Даниэль, – мягко сказала Аннета, подходя к окну, за которым по-прежнему шел дождь, – ну и как ты себе все это представляешь? Я вернусь домой к полудню, и на вопрос тетушки, где была, честно отвечу: провела ночь с мужчиной. И только посмотри, что он мне за это дал! Тетушка наверняка сошла с ума – что со мной, жива ли еще?! И успела обежать все, что только можно, задавая один-единственный вопрос: вы мою Аннету не видели? И тогда появляюсь я – вероятно, ты отвезешь меня в карете? – сжимая в кулаке кучу монет. Думаешь, только для вас, благородных, так важна репутация? Представляю, что теперь будут говорить мне вслед, а кое-кто и в лицо, и кем считать! Но я пошла на все это, отлично зная про последствия! И вдруг деньги.

– Но ты сам говорила…

– Что я говорила? Что ты – лучшее, что было в моей жизни? И наверняка останется лучшим, что бы дальше со мной ни произошло. Неужели, чтобы понять, нужно услышать?! Знаешь, после моих родителей остался дом. Скромный дом, и в танцевальном зале наместника Клаундстона их с десяток поместится. В нем сейчас живут чужие люди, и они платят за него. Да, мы живем скромно. И все-таки денег достаточно для того, чтобы иметь понятие о гордости.

«Что не мешает тебе продавать якобы обереги тем, кто верит, будто они действительно существуют», – подумал я и повторил вслух:

– Что не мешает тебе продавать якобы обереги тем, кто верит, будто они действительно существуют.