Урсула Ле Гуин - Сказания Земноморья [сборник litres]

Стоны камня опять стали громче, и в них вновь зазвучал тот пронзительный скрежет, который все усиливался по мере того, как они приближались к поместью. Подскакивая, вращаясь вокруг собственной оси, разрывая своими стонами воздух, Каменный Человек подошел к дверям Большого дома и остановился. Двери отворились, и в дверном проеме возникла тонкая фигурка.

Хозяйка Одрена была в белой ночной рубашке, ее неприбранные седые волосы рассыпались по плечам.

Из-за спины у нее вынырнул колдун Эш. Сделав шаг вперед, он воздел к небесам руки и стал выкрикивать слова какого-то заклятия.

Камень перестал стонать и некоторое время стоял молча. Но затем снова начал вращаться вокруг собственной оси, раскачиваться и неуклюже переступать плохо действующими ногами. Его короткие руки, казавшиеся обрубленными и лишенные кистей и пальцев, все время что-то искали в пространстве. И сам он, казалось, тоже что-то искал, поворачиваясь всем телом, составлявшим нечто единое с головой, что-то высматривал, хотя глаз на неровной поверхности каменного лица не было, да и само оно было лишено какого бы то ни было выражения. И все же казалось, что камень смотрит прямо на Клэя.

А колдун тем временем спустился с крыльца и обошел Каменного Человека со спины, все время что-то бормоча. Камень двинулся в сторону Клэя, и колдун неотступно следовал за ним, сам же Клэй стоял совершенно неподвижно, опустив руки по швам и не сводя глаз с приближавшегося к нему камня.

Уид, выпустив руку брата, шагнула вперед и резко окликнула мать:

– Мама!

Эш повернулся и посмотрел на нее. Но она успела промчаться мимо него к крыльцу, и камень вдруг остановился и застыл на месте. Колдун спохватился и снова вперил в него свой взгляд, бормоча заклинания, голосом и жестами подчиняя камень себе, направляя его в сторону Клэя. Полностью поглощенный этим, он не заметил, что Уид почти сразу же вернулась назад, выхватила тонкий, длинный и очень острый кинжал, взмахнула им и с силой вонзила колдуну в спину сквозь пряди его длинных черных блестящих волос…

Эш, кашляя, опустился на колени, потом рухнул ничком, и Уид, наклонившись, за волосы откинула назад его голову и перерезала ему горло.

К ней тут же бросилась мать. Задыхаясь и плача, она опустилась возле колдуна на колени, обнимая и целуя его, и все причитала: «Эш, Эш, что же это, Эш!» – и ее неприбранные седые волосы падали убитому на лицо и грудь.

– Что он сделал?! Что сделала ты?! – выкрикивала она, глядя на дочь ослепшими от слез глазами.

А Каменный Человек уже успел повернуться и приблизиться к ней, издавая жуткие бессмысленные стоны агонизирующей нечеловеческой твари. Хозяйка Одрена в ужасе вскочила и попыталась убежать, но ей это не удалось. Без малейших усилий Каменный Человек перехватил жену своими руками-обрубками и, ломая ей кости, прижал к себе. А затем, по-прежнему сжимая женщину в объятиях, с трудом проковылял на неуклюжих каменных ногах к деревянной лестнице, ведущей вниз, на каменистый пляж, находившийся в доброй сотне футов от края обрыва. Впрочем, спускаться по лестнице камень не стал; он прошел мимо нее на самый край высокого и крутого утеса и, сделав последний шаг, вместе со своей добычей рухнул вниз.

Легкий ветерок, поднявшийся с восходом солнца, дул с острова на восток, в сторону моря. Клэй, дрожа и задыхаясь, скорчился на тропе перед домом. Его сестра, застыв на краю утеса, неотрывно смотрела в сияющую пустоту над безмятежным морским простором. Колдун грудой грязной окровавленной одежды валялся на земле. А в доме уже проснулись люди – они толпились в дверях, выглядывали из окон.

Уид подошла к трупу, швырнула на землю окровавленный кинжал и сказала брату:

– Все это теперь твое. Твое.

Клэй вскинул на нее ничего не понимающие глаза. Лицо его казалось совершенно бессмысленным, губы так дрожали, что он с трудом вымолвил:

– А ты куда, Лили?

– Домой.

Она прошла прямиком через сады Одрена, через господские поля, через овечий выпас, сокращая путь до своей фермы. Когда она наконец вошла во двор, солнце было уже довольно высоко, но во дворе никого не оказалось, и она поспешила в дом. Фермер, его дочь и Хови по-прежнему молча сидели там и ждали.

– Дело сделано. Все кончено, – только и сказала она.

Задавать ей вопросы они не осмелились. И только девочка Кловер все-таки спросила шепотом:

– А колдун?

– Мертв. И моя мать тоже, бедная пропащая душа.

Мужчины же так и не проронили ни слова.

– А стоячий камень разбит. – Уид глубоко вздохнула. – И мой брат вступил в права наследования.

Хови глазами указал на дверь, спрашивая, можно ли ему уйти. Уид кивнула и повернулась к девочке:

– Кловер, ты кур выпустила?

Кловер тут же скользнула во двор следом за Хови.

А фермер Лавр поднялся да так и застыл у стола, опустив руки по швам. Помолчав еще немного, он смущенно прогудел своим глубоким басом:

– Значит, теперь ты тоже туда вернешься.

– Туда? Зачем это? – Уид прошла в дальний конец комнаты, потом заглянула на кухню, налила в миску воды и принялась тщательно отмывать руки. – С какой это стати мне вас-то бросать – тебя и Кловер?

Он промолчал.

Уид снова зашла в комнату, вытерла руки какой-то тряпицей и повернулась к нему лицом:

– Ты принял меня в дом. Ты на мне женился. Ты всегда был добр ко мне. А я – к тебе. Разве что-то еще может иметь для нас значение?

Но он все стоял и молчал, так до конца и не убежденный.

– Я свободный человек, – сказала Уид.

– Бедная это свобода.

И тогда она взяла руку мужа, поднесла к губам его толстые, загрубелые от работы пальцы, поцеловала их, потом слегка оттолкнула от себя его ручищу, словно возвращая ее хозяину, и сказала:

– Давай-ка, муженек, берись за работу. Теперь нашим хозяином стал мой брат. И может быть, нам повезет и он окажется добрее предыдущих хозяев. А обед я тебе на Нижний луг принесу.

Он вспоминал «Зоркую», брошенную много лет назад на песчаном берегу острова Селидор. Теперь от нее уже мало что осталось, – может, одна-две дощечки от обшивки и зарылись в песок, точно кусок плавника, принесенный Западным морем. Уже засыпая, он думал о том, как они с Ветчем ходили на этой лодке под парусом, только не по Западному морю, а по Восточному – мимо острова Фар-Толи, в сторону, противоположную Архипелагу. Впрочем, воспоминания об этом путешествии были не слишком отчетливы, ибо душа его тогда пребывала в великом смятении; он был охвачен страхом и слепой решимостью настигнуть проклятую Тень. Долгое время Тень сама охотилась за ним, но теперь, наоборот, он преследовал ее, гнался за ней через все это бескрайнее пустое море. Он и сейчас отчетливо слышал плеск волн, разрезаемых носом «Зоркой», видел парус над головой, смуглую руку Ветча на руле и его спокойные глаза, смотревшие только вперед. Лицо у Ветча было гладкое, высокие скулы туго обтянуты темной кожей. Теперь-то он наверняка уже старик, если вообще еще жив. Когда-то, думал он, я легко мог бы послать ему весточку и узнать, как он там. А теперь мне, чтобы его увидеть, и весточки никакой посылать не нужно – он и так сразу предстает у меня перед глазами, как и его маленький остров в Восточном Пределе, как и тот домик, где они жили вместе с сестрой; она еще, помнится, любила носить на руке вместо браслета крошечного дракончика. Дракончик шипел на меня, чужака, а она смеялась… Вот и сейчас он снова плывет и плывет на восток, и вода плещется о деревянные борта его верной лодки, и Ветч рядом с ним неотрывно смотрит вдаль, надеясь, как и он сам, высмотреть Тень в бесконечном морском просторе. Он вроде бы тогда даже волшебный ветерок поднял, чтобы наполнить парус, да только «Зоркой» это было не нужно: она и сама прекрасно умела любой ветер поймать. И хорошо знала, куда все они путь держат.