Урсула Ле Гуин - Сказания Земноморья [сборник litres]

Как он и предполагал, Тенар появилась из-за перегородки с миской в руках и присела на скамеечку для дойки коз, придвинув ее поближе к его постели.

– Сядь-ка да съешь хоть пару ложек, – сказала она. – Это я последнюю утку сварила.

– Больше никаких уток, – сказал он. Уток они завели на пробу.

– Да уж, – согласилась Тенар. – Куры как-то привычнее. Но суп и правда вкусный получился.

Гед сел, и она ловко подпихнула ему под спину подушку, а миску поставила на колени. Из миски пахло действительно вкусно, но есть ему по-прежнему не хотелось.

– Ну, не знаю уж почему, но что-то я совсем не проголодался, – признался он.

Они оба знали причину. И она не стала его уговаривать. А он через некоторое время все-таки проглотил несколько ложек супа и, опустив ложку в миску, снова устало откинулся на подушку. Тенар встала, унесла миску и снова вернулась к нему. Ласково коснулась ладонью его лба, пригладила волосы.

– Тебя, пожалуй, немного лихорадит, – заметила она.

– А руки почему-то совсем холодные, – пожаловался он.

Она опять присела на скамеечку и взяла его руки в свои. У нее руки были теплые, и держала она его крепко. Потом, опустив голову, прижалась лицом к их сомкнутым рукам и словно застыла. Через некоторое время Гед осторожно высвободил одну руку и ласково погладил ее по голове. В очаге щелкнуло горящее полено. За окном раздался негромкий таинственный двойной клич совы, как всегда в сумерках охотившейся на пастбищах.

Гед чувствовал, как в груди опять возникает знакомая боль. Ему казалось, что это даже не боль, а некое архитектурное сооружение вроде темной арки, воздвигнутой между верхушками легких и слишком громоздкой для его грудной клетки. Через некоторое время боль немного отпустила, а потом и вовсе прошла. Дышать стало легко. И захотелось спать. Он все собирался рассказать Тенар, что прежде мечтал, как Элеал, уйти в лес и там умереть, но потом понял, что ничего такого и говорить-то не нужно. Лес всегда был тем местом, где ему хотелось оказаться. Он и оказывался там, едва появлялась такая возможность. Деревья вокруг, их смыкающиеся над ним кроны – вот его дом. Вот его кров.

Я думал, что хотел бы поступить как Элеал. Но я так не поступлю. И никуда мне отсюда идти не хочется. Когда я был мальчишкой, мне не терпелось поскорее покинуть этот дом; я просто дождаться не мог, когда же наконец увижу все острова и все моря. А потом я вернулся сюда ни с чем, у меня тогда совсем ничего не осталось, и все же этот дом оказался точно таким же, как всегда. И стал для меня всем. И мне этого довольно.

Неужели он сказал все это вслух? Он и сам не знал. В доме стояла тишина, и со всех сторон дом тоже был окружен тишиной – тишиной огромного горного склона и сумерек, плывущих над морем. Скоро зажгутся первые звезды. Тенар больше не было рядом. Но из-за перегородки доносились какие-то неясные звуки, свидетельствовавшие о том, что она возится там – наводит порядок, разжигает огонь в очаге.

А он все плыл и плыл по волнам…

Теперь он оказался во тьме какого-то лабиринта, сводчатые туннели которого очень напоминали тот лабиринт в Гробницах Атуана, куда он тогда случайно заполз и угодил в ловушку, полуослепший, умирающий от жажды. Он помнил, как выгнутые ребра скал спускались все ниже, все сильнее сжимались, не давая ему двигаться дальше, но он непременно должен был двигаться дальше, чтобы не чувствовать себя навсегда запертым в этой скальной породе, и полз на четвереньках и на животе по острым обломкам черных камней, из последних сил стараясь продолжать движение, продолжать дышать… и не мог дышать, не мог проснуться.

И вдруг ярким утром вновь очутился на борту «Зоркой», чувствуя себя несколько помятым, застывшим и замерзшим, как бывало всегда, когда он внезапно просыпался среди ночи один в лодке и некрепкий сон еще держал его тело в оковах, а ночные видения быстро улетали прочь. Прошлой ночью не было никакой необходимости призывать волшебный ветер, ибо с востока ровно и несильно дул ветер природный, так что Гед всего лишь шепнул лодочке: «Плыви, как плывешь, моя „Зоркая“» – и улегся, прислонившись головой к ахтерштевню и глядя вверх, то на звезды, то на парус, отчетливо видимый на фоне звездного неба, пока глаза его сами собой не закрылись. Теперь исчезли все яростные видения, выплывшие откуда-то из глубин памяти, и в небе горела на востоке лишь одна крупная звезда, но и она уже начинала таять, точно капля росы под лучами восходящего солнца. Подул холодный резкий ветер. Гед сел. И голова у него слегка закружилась, когда он, быстро оглянувшись, посмотрел на восточный край неба, а потом снова вперед, на запад, где тонула в море синяя тень земли. И вскоре гребни волн ярко вспыхнули в первых утренних лучах солнца.

Это не он пропел вслух слова старинной песни, это она сама себя ему пропела. Затем в ушах у него возник какой-то звон. Он повернулся, пытаясь найти источник этого звона, и у него снова сильно закружилась голова. Он встал, держась за мачту, поскольку лодка так и подпрыгивала на разыгравшихся волнах, и стал пристально вглядываться в морской простор; там, у самого западного горизонта, он увидел все увеличивающуюся точку и понял, что это летит дракон.

Исполненный ярости, источая запах горящего горна и расплавленного металла, летел огромный дракон, и по ветру за ним тянулось широкое перо дыма. Ослепительно сверкала в утреннем свете кольчуга его чешуи, широко и плавно работали могучие крылья. Повиснув в воздухе, дракон ринулся на лодку Геда, точно ястреб на мышь-полевку, такой же стремительный и неумолимый, и бедная лодочка так и запрыгала по воде под ветром, поднятым его крыльями. Едва не коснувшись Геда своим чешуйчатым боком, дракон снова взмыл ввысь, выкрикнув странным, одновременно шипящим и звучным голосом всего два слова Истинной Речи: «Бояться нечего».

И Гед, глядя прямо в вытянутый золотистый драконий глаз, засмеялся и крикнул в ответ, видя, что дракон уже собрался лететь дальше на восток: «Да нет, мне есть чего бояться, есть!» Ему и впрямь было чего бояться. Ведь те черные горы никуда не делись. Но в эти светлые мгновения Гед действительно никакого страха не испытывал, приветствуя то, что должно произойти, и с нетерпением ожидал с ним встречи. Он приказал веселому волшебному ветерку наполнить парус. И у бортов «Зоркой» буруном вздулась пена, когда лодка стрелой понеслась на запад, оставляя позади все острова Земноморья. На этот раз он проплывет еще дальше, пока не доберется туда, где дуют иные ветра. Если он обнаружит там какие-то другие берега, то пристанет к ним. Если же море и суша в конце концов сольются воедино, то, значит, дракон был прав и ему действительно нечего бояться.