Роберт Янг - Анабасис во времени

Гарри поднялся, надел рюкзак, закинул за плечи винтовку и направился к двери, но Кэтлин быстро перегородила ему дорогу.

— Ладно, можешь помочь.

— Ты очень любезна.

— Только эта любезность обойдется мне в пятьдесят тысяч стелларов золотом.

— Нам все равно по пути. Просто подброшу тебя за спасибо.

— А кто понесет золото? Одна я не справлюсь.

— Донести донесу, но не возьму ни крупицы.

— Но ведь ты говорил…

— Говорил, потому что ты меня разозлила. Но у меня есть условие: сразу по прилету ты звонишь матери.

— Я и сама хотела.

— Отлично. Теперь собирайся и пошли.

— Может, попробуешь починить конвертер? Я бы улетела прямо отсюда, и тебе меньше хлопот.

— Если уж его не починил твой отец, то мне точно не удастся. Выбираться будем на своих двоих. Кстати, где золото?

— На холме.

— Значит, сперва туда.

— Подожди здесь, мне надо переодеться.

Кэтлин выбежала из комнаты и помчалась вверх по лестнице. Вернулась она через пять минут в протертых на коленях «Левисах», ветхой «ковбойке» и высоких, сильно стоптанных сапогах. Экипировка золотоискателя, догадался Вествуд.

Девочка побросала кое-какие вещи в рюкзак. Сверху уложила пластмассового «великана».

— Зачем он тебе сдался? В любой сувенирной лавке таких пруд пруди.

— Он мне дорог как память и много места не займет, не волнуйся. Для золота хватит и еще останется. Не подумай, его там не горы. Мы с отцом нашли гораздо меньше, чем рассчитывали.

— Тебе хватит.

Перед тем, как спуститься по трапу, Кэтлин отключила иллюзорное поле и, выбравшись из шлюза, окинула долгим взглядом корабль.

— Отца надули. Этому хламу грош цена. Странно, как мы вообще сюда долетели.

Они поднялись на холм. По дороге девочка нарвала букет полевых цветов и положила на могилу. Потом указала на большое, смахивающее на дуб дерево в нескольких метрах от них.

— Золото там, в дупле.

Гарри заглянул внутрь: отец с дочерью рассовали сокровище по кожаным мешочкам, наподобие тех, какие носили старатели, много лет назад странствовавшие по Сьерре верхом на ослах. Мешочков было одиннадцать. Восемь Вествуд запихнул в свой рюкзак, предварительно вывалив его содержимое на землю. Впрочем, запихнуть обратно удалось без труда. С тяжелой ношей за плечами Гарри вдруг почувствовал себя Грозным Турком.

Оставшиеся мешочки Кэтлин убрала к себе.

— Я могу унести больше.

— Не можешь, я не позволю, — отрезал Вествуд.

— Проклятье! Ты прямо как отец, такой же упрямый и самонадеянный. Не взвали он на себя такой груз, остался бы жив.

Девочка постояла около могилы, по щекам катились слезы. Наконец она решительно повернулась.

— Ладно, Гарри, по коням.

И парочка двинулась вниз, в Ксанаду.

Спустившись в долину, они привычно зашагали вдоль кромки леса. Близился полдень. Гарри предложил девочке устроить привал и перекусить, но та отказалась. Досадно, он так надеялся на ее согласие — не из-за голода, а из-за тяжести рюкзака. Лишь в сумерках Кэтлин сбавила темп, за-спотыкалась, Вествуд крепко сжимал в правой руке винтовку, хотя по дороге им не встретилось ни единого бимба.

— Разобьем лагерь или будем идти всю ночь, пока не доберемся до космопорта? — спросила Кэтлин.

— Сама как думаешь?

— Ну… я за лагерь.

— Там впереди деревня. Уберемся от нее подальше и устроим ночлег.

На переходе через ручей путники промочили ноги. Потом оба замерли, силясь разглядеть хоть что-то сквозь густую листву. Во мраке было не различить голов, болтавшихся на воротах. Вчерашняя суета давно стихла, однако в поселке царило оживление, в темноте горело с десяток костров. Отважные воины, решившие дать великану бой, наверняка успели накачаться местным пивом и теперь в красках расписывали встречу с «гигантом». К утру он станет вдвое больше, страшней, и трижды свирепей.

Еще через милю Гарри углубился в дебри; выуженный из-под груды вещей фонарик освещал дорогу. Наконец они выбрались на поляну. Гарри сбросил рюкзак, тот с гулким стуком упал на землю. Кэтлин не замедлила последовать его примеру. С помощью пневмокартриджа Вествуд надул палатку, достал две термоупаковки с едой и вакуумные контейнеры кофе, протянул угощение девочке и опустился на траву.

Но Кэтлин не думала садиться.

— А очаг? Ты разве не собираешься его разжечь?

— По лесу наверняка бродят бимба.

— Предлагаешь ужинать в темноте?

— Почему нет.

— Ставлю все золото — бимба так налакались, что шагу ступить не смогут.

— Кэти, пойми, нам не нужен костер.

— Еще как нужен. Холодно, а мы промокли.

Но Гарри понимал, что дело не в холоде. Несмотря на всю браваду, Кэтлин оставалась маленькой девочкой. Решив, что продолжать спор бессмысленно, он вытащил и активировал походный очаг. Кэтлин мигом устроилась поближе к огню. Когда пламя разгорелось на полную мощность, путники сбросили сапоги с носками и положили их рядом сушить.

После ужина Кэтлин вдруг спросила:

— Ты женат?

— Конечно, нет.

— Ну, девушка-то наверняка есть.

— В каком-то смысле, да.

— Она ирландка?

— Нет. Ты первая ирландка в моей жизни.

— Да уж, нашел ирландку.

Гарри бросил на нее загадочный взгляд.

— Не прибедняйся. Кстати, ты напомнила мне одну ирландку из книжки.

— Серьезно?

— Да, я читал о ней в сборнике старинного эпоса. История про красавицу-ирландку. Называлась «Разрушение дома да Дерга». Когда король Эохайд Фейдлех встретил ее на зеленом лугу Бри Лейт, он был сражен в самое сердце: «Две косы цвета золота лежали на ее голове, и в каждой было по четыре пряди с бусинами на концах. Цвета ириса в летнюю пору или красного золота были ее волосы. Белее снега, выпавшего в одну ночь, были ее руки, а щеки краснели ярче наперстянки. Чернее спинки жука были ее брови, белыми, словно жемчужный поток, были ее зубы, голубыми, словно колокольчики, были ее глаза. Краснее красного были ее губы. Высоки были ровные, нежные, белые плечи той женщины. И сказал король: «Будешь ты принята мной и для тебя оставлю я любых женщин. Я лишь с тобой пожелал бы жить, доколе сохранишь ты честь».

— По-твоему, я похожа на нее?

— Вылитая, — ответил Вествуд, закуривая. — А звали ее Этайн.

— Гарри, ты издеваешься!

— Вовсе нет.

— Они поженились?

— Сначала король подарил ей двадцать одну корову.

— Двадцать одну корову?

— Выкуп за невесту. Думаю, жили они долго и счастливо, хотя в книге об этом не сказано. После смерти у короля осталась единственная дочь, названная в честь матери — Этайн. Она вышла замуж за Кормака, правителя Улейди, родила дочь, но не смогла произвести на свет сына. Тогда Кормак изгнал ее, потом женился на ней снова, но повелел убить дочь. По его приказу двое слуг принесли девочку к яме и хотели сбросить вниз, но она улыбнулась им такой «славной улыбкой», что слуг охватила жалость. Они отнесли малютку в загон для скота пастухов Этерскела, и выросла она славной рукодельницей, искусной во всяком шитье, и не было во всей Ирландии королевской дочери милее ее.