Максим Дынин - Голод и тьма

– Твое здоровье, Никита Григорьевич!

Купец удивился, но ответил в такт:

– И твое, княже!

Он осушил свой стакан до дна, а я лишь отпил несколько глоточков, наслаждаясь и правда изысканным вкусом вина – намного лучше, чем то, что я пил в Испании и даже здесь, при царском столе.

Я не удержался и спросил:

– Никита, а сметана у тебя есть?

– Есть, конечно, как же не быть, – сказал он удивленным тоном, но приказал слугам принести сметаны. Была она мало похожа на ту, к которой я привык в будущем, не столь однородная, зато весьма густая и очень вкусная. Я поругал себя мысленно за то, что ни разу ее не ел, пока был здесь; впрочем, на дворянских столах ее, как правило, не подавали.

Я зачерпнул ее ложкой и добавил к пельменям, затем перемешал. Строганов смотрел на меня с недоумением, затем и сам попробовал.

– А се тебе откель ведомо? – спросил он строго.

– Тоже слыхал от человека, на Урале побывавшего. – Увидев, что Строганов еще более изумился, поправился: – На Камне.

– А кто он?

– Да не знаю, встретил по дороге. Купец некий. Ходил к персам.

– Тогда розумею. И вкусно-то как получается. Теперь сам тоже буду так есть.

Вскоре прибыли мои ребята – Игорь Леднёв, главный геолог, и Миша Ткаченко, «купец», посланный с геологами. Вечер продолжался – рябчики, оленина, осетр… было пусть не так изысканно, как у Бориса, зато, если честно, намного вкуснее. И лишь потом, когда все наелись, Строганов сказал мне:

– Спаси, Господи, тебя княже, за рудознатцев. Нашли они и медь, и серебро, и железную руду, и каменья разные – красные, зелёные. А еще они научили моих людей строить печи для выплавки железа, серебра и меди, да и иному многому. Каленое железо [31] Сталь. у них знатное получилось.

Вот только Мишка твой из меня все жилы вынул, раздел меня догола. Десятая часть всего каленого железа и всей меди – твоя. То же и с серебром, и с каменьями. Не бойся, все честь по чести будет.

– А я и не боюсь. Слово ты дал, Никита, а слово твое крепкое, – сказал я. – А что еще?

– Договорились мы, что район Екатеринбурга…

– Это где это такой? – у меня сложилось впечатление, что еще немного, и у Строганова разовьется хроническое пучеглазие.

– Ну, от реки Тагил и далее к полудню, – сказал Мишка. – Так вот, всё, что там в земле – все наше. Руду – серебряную, медную, железную – к Никите Григорьевичу на заводы, а после выплавки половина его, половина наша. А можем свои заводы на этих землях ставить.

– Добро! – Я еле-еле совладал с собственным лицом. Значит, нашими будут богатейшие залежи Среднего и Южного Урала. Я обратил внимание, что про золото и самоцветы нет ни слова. Конечно, Борису придется о том рассказать, тем более, что после нашего ухода я хочу бОльшую часть отправить в казну, лишь на поддержание Невского устья и других наших владений пойдут некоторые суммы, и руда для наших заводов.

– И, кроме того, – вновь заговорил Никита, – я привез, как и обещал, соль, сушеную и соленую рыбу, и товары от персов – зерно, кишмиш, сушеные плоды, масло смоковницы, и вино, такое, каковое мы с тобой пьем. Да и твою долю серебра, меди и железа, все как обещано. Часть уже здесь, а другое было по воде доставлено в Тверь, где я купил две фактории – одну тебе, одну мне.

А еще я доставил в монастыри в Казань, в Нижний Новгород, и в иные города, рыбы и персидских товаров, дабы раздали голодным. И сказал монахам, чтобы слабым и немощным отдавали за так, а другим – за работу.

– Благодарю тебя, Никита!

– И, как ты мне и говорил, я принимаю переселенцев – мне людишки нужны на добычу, на заводы, на иное… Много пришло, и еще идут.

– Добро, Никита. Спаси тебя Господи!

– А я, чай, не русский человек-то? Русский и христианин. Токмо вот что еще. – Он смутился, а я понял, что последует причина сего аттракциона невиданной щедрости. Ведь он не только сделал все, что обещал, но и еще много чего.

Чуть помедлив, он выпалил:

– Серебро нужно в казну сдавать, ведаешь ли?

– Ведаю. Чтобы сделали из них монеты.

– А, может, государь даст мне привилей, дабы сам деньги чеканил из добытого-то серебра? Все будет честь по чести, денга, копейка… мыслю и другие «монеты» сделать, так их именуют немцы – может, вплоть до рубля. Ты же меня знаешь, я не обману, веса в них будет ровно столько, сколько нужно. А казне – одна монета от десяти. И тебе – одна из двадцати.

Я вспомнил Акинфия Демидова, который в восемнадцатом веке якобы чеканил «свои» монеты, а, когда его Анна Иоанновна спросила про них, сказал: «Матушка государыня, все мы твои, и все, что у нас есть – твое, и работа наша – тоже твоя». Легенда, конечно, ведь при жизни Анны Иоанновны на землях Демидова еще не нашли серебро, но хороший монетный двор Руси не помешает, а то все эти «чешуйки» [32] Русские монеты того времени были похожи на рыбью чешую. – несерьезны. И почему бы Никите не заняться тем же самым, но с разрешения властей?

– Поговорю я с государем. Вот только, мыслю, одной монетой от десяти ты не отделаешься.

– Да ведомо мне, – улыбнулся Строганов. – Но купец я, к торгу приучен. А твой Игорь мне все уже рассказал про то, как монеты делают – и про монетные прессы, и про гурт, дабы никто не отпиливал кусочек, и про изображения на монетах.

Уже становилось темно, и я обнялся со Строгановым, пообещав ему, что, как только поговорю с Борисом, дам ему знать и приглашу его на трапезу к себе. И мы отправились домой, взяв с собой эскорт из его людей – а то мало ли что.

К моему удивлению, Борис достаточно споро согласился на «привилей» для Строганова чеканить монеты в течение десяти лет, под контролем «государевых людей», которые отправятся с Никитой Григорьевичем в Соликамск. Было также оговорено возможное продление, но на новых условиях по итогам переговоров незадолго до истечения теперешнего договора. Убедил я его достаточно просто – указал на то, что денежная система в России, состоявшая из "денег" и копеек, устарела и не позволяла экономике развиваться.

Конечно, пришлось Строганову согласиться на единовременную выплату в десять пудов серебра, и на передачу казне одной деньги из четырех отчеканенных, плюс одну из двадцати для меня. Кроме того, Борис потребовал, чтобы такие же монеты чеканились на уже существовавших монетных дворах в Москве и Новгороде, и чтобы прессы изготавливались именно в Москве. Я предложил Невское устье, ведь там они могли быть сделаны в течение недели, даже с учётом разработки дизайна монет; подумав, Борис согласился, и начался разговор о внешнем виде будущих монет, с учётом того, что вес серебра у них должен был быть пропорционален номиналу.

Вдобавок к «денге» и копейке, Борис утвердил монеты в пять, десять, двадцать и пятьдесят копеек. На денге, как обычно, будет всадник с саблей, на копейке – с копьем. На пяти копейках был изображен двуглавый орел, на десяти – княгиня Ольга, и на двадцати – князь Владимир с крестом. Я попросил ребят сделать Владимира и Ольгу похожими на Бориса и Марию Григорьевну, приложив сделанные мною с разрешения Бориса фотографии. В планах была возможная чеканка монет в пятьдесят копеек и рубль, но предполагалась она только в Москве, а дизайн монет ещё не был согласован. Мысли о золотых монетах мы решили отложить, ведь пропорция стоимости золота и серебра всё время менялась, и не в пользу серебра.