Максим Дынин - Голод и тьма

Купцы же, попробовав привезённого Борятинским картофеля, занялись, наряду с монастырями, «продвижением его в массы». Они же позаботились и о поставках в Ростов и прилегающие деревни – частично на безвозмездной основе, особенно в монастыри, частично в долг либо в обмен на ростовские промыслы.

Я от избытка чувств обнял Борятинского, что, конечно, было в определенной мере недопустимой вольностью, но Фёдор Иванович лишь сказал:

– Княже, се не токмо я, се купцы. Они и с персами торгуют, и с Новым городом – ты слыхал, чай, что многие из Новагорода сюда пришли, когда царь Иван Новгород наказал?

Расположились мы у Фёдора Ивановича, и я изъявил желание встретиться с местными купцами. На следующий день меня пригласили на их собрание. Я поблагодарил их за их труды, на что Гурий Назаров, их староста, объявил:

– Спаси тебя Господи, княже, за словеса твои. Мы ведали, что ты к нам приедешь, и сробили тебе дар малый. Не откажись, молим тебя!

«Дар малый» оказался не таким уж и малым. Мне преподнесли целый весельно-парусный корабль, названный в честь моего святого «Святой Алексей». По рассказам купцов, он даже на парусах был весьма быстрым, и мог ходить против ветра и против течения.

– В море таковые ходят, в Хвалынское [34] Каспийское. , аж до персидских пределов, – расхваливал его Иоанн Скрипин, хозяин верфи, на которой он был построен. – Да и команду мы тебе нашли, княже, и заплатили им до зимы сей. А хочешь их на дольше, рядись с ними сам.

Я поклонился им и спросил, как я могу их отблагодарить. У меня попросили, чтобы я замолвил государю слово, дабы им дали «привилей» на постройку городов в низовьях Волги и на реке Яик, как в те времена именовался Урал. В моей истории, купцы Гурьевы, сыновья Гурия Назарова, действительно основали город в устье Яика, носивший их имя до 1991 года, когда практически уже независимый Казахстан переименовал его в «Атырау», разом предав забвению заслуги людей, создавших город и обживших нижнее течение реки.

Кроме того, меня попросили похлопотать о беспошлинной торговле с Москвой и с «твоим городом Радонежем». Меня удивило, что в данный момент у них брали мыто и при въезде в Радонеж, и не доезжая до Москвы. Они же были готовы гарантировать те же привилегии и для московских и радонежских купцов. А вот для английских и других иноземцев они предлагали запретить свободную торговлю, «ведь и нам не можно прийти в Англию и тамо торговати».

Про Радонеж я сразу же составил им грамоту, не забыв упомянуть и то, что сей «привилей» действует ровно столько, сколько радонежские купцы могут «так само» торговать и в Ярославском уезде. Про Москву и про англичан, равно как и про нижнюю Волгу с Яиком, я пообещал обсудить с государем.

– Токмо вы ведаете, – вещал я на своем подобии языка начала семнадцатого века, – что негоже отбирать «привилей» у английских гостей целиком. Потребно сробити, чтобы фактория была, где русские купцы и английские торговать могли бы. Архангельск, например, либо становище на Мурмане, может, Териберка.

Идея им, в общем понравилась, но Териберка показалась им далеко, а вот архангелогородскую факторию они сочли приемлемой. Ну что ж, придется заняться всем этим, тем более, Василий Иванович Щелкалов постоянно работал над отменой привилегий там, где они не были взаимными. Озадачим его.

Команда "Святого Алексея" состояла из степенных волжских мужиков; они гордились тем, что владелец их корабля – сам князь Николаевский. Я хотел им сразу подарить по недавно отчеканенной в Москве двадцатикопеечной монете, но капитан Иван Бородин – звание ему присвоил я, до того он был лишь головой артели – сказал строго:

– Благодарим тя, княже! Но негоже нам платить за то, чего мы ещё не сробили. Пошли, что ли, в Толгу, в святую обитель, увидишь, как мы ходим.

Мы и отправились в монастырь, находившийся где-то в дюжине километров к северу от городских причалов. Дошли мы на парусах и вёслах где-то минут за сорок, не больше. В самой же Толге я, как водится, встретился с её игуменом, Феодосием.

Тот встретил меня весьма приветливо.

– Благослови тебя Господь, княже! Писал мне про тебя и Патриарх, и святитель Иринарх, и иные мнозие. Добрые ты дела делаешь, людей от глада и мора спасаешь, границы защищаешь.

Феодосий сумел весьма рачительно распорядиться привозимым из Ярославля продовольствием. Сам монастырь был укреплён, достраивался второй каменный храм, вокруг росли картофель и лён, а также разнообразные овощи. Была начата постройка хорошей дороги на Вологду; вдоль Волги дорог не строили – летом ходили на судах, а зимой на санях по льду. В близлежащих посёлках были организованы промыслы, а также раздача пищи для пожилых и немощных. Для детей двухлетние школы существовали и ранее, сейчас же, по благословению Патриарха, открыли и классы "для чад, добро учащихся" – пока третий, с прицелом ещё на три-четыре. Ну и, наконец, создавались рыболовецкие артели, причём рыбацкие суда были, как правило, пожертвованы купцами.

Игумен для нас отслужил благодарственный молебен Пресвятой Богородице, а затем распрощался с нами, и мы пошли вниз по реке.

Путь по реке до Ярославля занял менее получаса. Тем не менее, когда мы подходили, солнце как раз начало превращаться из оранжевого в зелёное. А когда я вернулся в свои покои, со мной связались из Казани и сообщили мне, что корабль с моими ребятами уже на полпути между Соликамском и Казанью. Подумав, я предложил встретиться в Нижнем Новгороде; по оценке Бородина, им туда идти было где-нибудь две недели, нам же – от силы неделю. По дороге я решил посетить Кострому – город, знаменитый Ипатьевским монастырём, по преданию, заложенным Четом, легендарным предком Годуновых.

Представьте себе патриархальный городок на левом берегу Волги, террасой спускавшийся к реке. Ипатьевский монастырь оказался за речкой Костромой, над слиянием её с "матушкой". Выглядел он не так, как в путеводителях – стены и часть корпусов уже существовали, но величественный Троицкий собор был трёхглавым и со шлемовидными куполами, с небольшой пристроенной звонницей. Многие другие здания были деревянными, хотя келейные корпуса и палаты Годуновых, где они останавливались, когда посещали Кострому, уже были построены из камня.

Мы высадились у обители и пошли на поклон к архимандриту Иакову. Ещё в детстве в воскресной школе нам про него рассказывали, как он отказался признать Лжедмитрия и поставленного им вместо патриарха Иова грека Игнатия. Несмотря на это, Василий Шуйский, придя к власти, сослал Иакова на Соловки, где он вскоре и скончался. Человек он оказался весьма строгий, попенял нам, что мы пришли после литургии, которая в храме служилась вскоре после рассвета. Но, узнав, что мы только что прибыли из Ярославля, смягчился. Трапеза в монастыре была наиболее скудной за всю поездку – суп из какой-то травы, кусочек хлеба (который ни другим монахам, ни настоятелю не положили), и всё. Я подумал, что здесь, в отличие от Ярославля, голод, но архимандрит успокоил меня – среда, день постный. А так монахам раз в неделю даже рыба полагается, а в некоторые другие дни – молоко, благо коровок у монастырских крестьян много.