Станислав Смакотин - Немой пророк

Павел Иванович превратился в соляной столб. На человека, стоящего рядом, и вовсе страшно взглянуть. Я всё понимаю и готов даже простить тебе котов в этот миг, Николай Александрович. Потому что хоть раз услышать в жизни подобное – это уже, крест. Жить с которым спокойно – едва ли по силам. Но… Такова уж твоя судьба. Терпи!

Первым приходит в себя хозяин кабинета. Опомнившись, Николай изумлённо оглядывается, начиная с силой тереть виски, словно страдает от мигрени…

— Господин генерал-адъютант, прошу меня простить… Вы не могли бы…

Мищенко мужик догадливый и всё понимает. Вежливо козырнув и щёлкнув каблуками, генерал проходит к двери мимо меня. Успев по пути грозно нахмуриться – но я и сам не дурак, Пал Ваныч. Всё будет в наилучшем виде, не переживай!

Когда дверь захлопывается, Николай в задумчивости подходит к окну, повернувшись ко мне лицом. Ха! Знакомый приём, не удивишь: твои эмоции скрыты, зато лицо собеседника – освещено, как на ладони. Кстати… Мне ведь двигаться не запрещается по кабинету? Нет?!..

Наверняка нарушив все нормы этикета, я словно невзначай тоже делаю несколько шагов. Оказываясь таким образом у соседнего окна. Теперь мы с императором на равных – глазеем друг на друга каждый возле своего источника освещения. Что скажешь? Впрочем, тому сейчас явно не до психологических трюков, по вполне понятным причинам. Скорее, он подошёл к окну просто по привычке.

— Господин?..

— Смирнов, ваше величество!

— Да, господин Смирнов! Признаться, я не поверил бы ни единому вашему слову, не произнеси вы… — Он, кстати, даже не пытается скрыть внутреннего смятения. Минуту назад спокойное, уверенное лицо сейчас пошло багровыми пятнами, лихо гуляют желваки под натянувшейся кожей. — Не упомяни вы два обстоятельства, господин Смирнов. Допустим, о недуге сына при дворе известно достаточно давно, как бы мы ни скрывали, и вы могли как-то… Знать. Но второе упоминание…

Я напрягаюсь. Ну, про царевича-то я сказал сознательно, не отнять. Надо же лавры Распутина поддерживать? Провидец, опять же, куда без таких трюков? Но вот что же я такого умного ляпнул ещё? Загадка! Ответ на которую приходит совсем неожиданно:

— Кандидатуру господина Боткина в качестве будущего лейб-медика при дворе я обсуждал лишь с её величеством. За что могу исключительно ручаться!

Попал! Сам того не желая, попал! Так, Слава, теперь надо «кувать» железо, или что там с ним ещё делают, пока оно горячо! Иначе уйдёт царь, как пить дать, уйдёт! Лови потом Николая, а тут опять же – момент подходящий, все дела… Судьбы России, не абы что! Времени не будет!

Мельком взглянув на портрет колоритного батюшки (в глазах отца явно ничего хорошего – но ничего, мы это поправим!), я вытягиваюсь в струну:

— Ваше величество, прошу внимательно выслушать меня сейчас! Очень прошу! Также прошу отнестись к моим словам с максимальным вниманием!

Кивок.

— Ваше величество, умоляю никогда и ни при каких обстоятельствах не задавать мне вопроса – кто я, и откуда! Это очень, крайне важно, и в первую очередь – для вас!..

Холодный взгляд в ответ.

Ну, держи тогда начистоту. Вскрываю карты. Ва-банк, так ва-банк!

— Ваше величество! Адмирал Рожественский, генерал Линевич, Сергей Юльевич Витте… Все эти люди умерли или погибли, узнав о моём происхождении. К моему глубочайшему сожалению, секретом владеют ещё два… Три человека, и все они – обречены. Это Александр Михайлович, ваш дядя, и я очень надеюсь, что он не успел вам ничего рассказать! И ваш бывший наместник на Дальнем Востоке, господин Алексеев.

— Кто же третий? — глухо спрашивает он. — Вы ведь упомянули о трёх людях?

— Его высокопревосходительство, генерал-адъютант вашего императорского величества Павел Иванович Мищенко, — через силу отвечаю я. — Ожидающий за дверью итога нашего разговора.

Романов отступает на шаг, потрясённый.

— А он знает, что… Что якобы, как вы говорите, обречён?

— Да!..

На лице Николая за несколько секунд сменяется череда эмоций – от недоверия до какого-то праведного, священного ужаса от стоящего перед ним. Наблюдать подобное вдвойне удивительно, учитывая инфантильную манеру поведения царя… Но мне сейчас не до его рефлексий: напряжение последних недель, копившееся внутри в ожидании встречи с ним, неожиданно прорывается безудержным потоком слов. Сбиваясь и путаясь в деталях, я тараторю, как оглашённый, и меня уже не остановить:

— Ваше величество… Я действительно знаю будущее, можете считать, что у меня есть дар предвидения! Я могу многое дать нашей с вами стране, при наличии на то вашей монаршей воли! Организуйте мне встречу хоть с тем же доктором Боткиным – я расскажу ему принцип изготовления лекарства, способного заживлять самые страшные раны! Дайте мне толковых оружейников, я смогу описать им конструкцию винтовки, аналогов которой нет ни у кого в мире! Я смогу хоть сейчас назвать полиции имена тех, благодаря кому по всей стране происходит террор…

— Что вы говорили о восемнадцатом годе, господин Смирнов? — неожиданно перебивает меня он. — И о страшной гибели моей семьи?

Словесный поток иссяк так же внезапно, как и начался. И передо мной сейчас не император всея Руси, князь Финляндский и ещё с десяток титулов… Напротив стоит несчастный, раздавленный горем отец, наверняка пропустивший всё сказанное мимо ушей. Восемнадцатый год, расстрел – вот, что его волнует… Это можно понять, это – по-людски.

Человек в скромном полувоенном мундире подходит вплотную – я слышу даже его неровное дыхание. Император ниже меня почти на полголовы, я смотрю на него чуть сверху. Наверное, я должен испытать в этот миг некий священный трепет, пиетет, что ли? Как-никак, дышит мне в лицо владелец одной шестой суши, а на данный момент, пожалуй, сильнейшей мировой державы, без преувеличения? Ничего подобного! То ли я пообтёрся тут, в прошлом, то ли… Нет у меня никакого священного трепета, хоть убейте. Есть здоровая такая злость за отечество, и конкретно – на этого человека, что ниже меня на полголовы. Владеющего империей, что ему не по плечу. За державу обидно, ей-богу!

Неожиданно позади раздаётся скрип открываемой двери. А в следующую секунду внутри у меня всё опускается. Потому что слышен легкий топот, и ангельской чистоты голосок громко произносит:

— Папа, папа! А мы с Татьяной разбили графин в детской! Вот!

Лицо Николая моментально меняется. Отскочив от меня, как от змеи, тот спешит за мою спину, откуда раздался голос.

Раз, два… Что происходит со мной?

Медленно, очень медленно я оборачиваюсь. Потому что боюсь? Потому что боюсь, именно так…

Белое платьице, кудрявые волосы… Девочка лет десяти с огромными глазами и ленточками в волосах вбежала кабинет через другую дверь. Но почему, чёрт возьми, при виде именно этой девочки я начинаю испытывать тот священный трепет, которого так не хватает с её отцом? И тело само, без приказа вытягивается в струну? Потому что это Ольга, великая княжна Романова, старшая из четырёх княжон. Настоящая принцесса и красавица благороднейших кровей, о руке которой через несколько лет будут мечтать завиднейшие женихи со всего мира… Чистейшая девушка, надеющаяся встретить свою любовь и безжалостно доколотая штыками вместе с сёстрами несколькими мразями в окровавленном подвале… Та самая, настоящая принцесса! Как из диснеевской сказки.