Станислав Смакотин - Немой пророк

Ожидая от искомого жильца чего-то таинственного и законспирированного, вроде «Мистер Хэ» или «Иванов И. И.» на худой конец, я действительно глубоко удивлён. Потому что вот так просто, да фамилия самого известного провокатора Российской империи, да в парадном доходного дома? У всех на виду? Дела. И только через пару секунд ступора до меня доходит, наконец, что для своих современников он действительно – обыкновенный Евно Азеф. Ничем пока не примечательный чувак с обыкновенным… Ну, почти обыкновенным именем. И фамилия эта обретёт зловещие черты значительно позже, став нарицательным для потомков. Впрочем, удивляться нет времени – полчаса, данные моим агентам для ожидания уже тикают, и потому необходимо торопиться.

Куда тут? На второй этаж, очевидно? Ну, ок. Преодолев лестничный пролёт через две ступеньки, я сворачиваю в полутёмный коридор. В доме царит почти мёртвая тишина, только мои шаги отдаются гулким эхом. Да где-то вдалеке, кажется, выше, слышен одинокий детский плач.

«Тринадцать», «четырнадцать»… К эху шагов добавляются гулкие удары сердца. Почти непроизвольно правая рука тянется к кобуре, поворачивая застёжку. «Пятнадцать», «шестнадцать»… Кобура расстёгнута, а ноги… Ноги ну никак не хотят идти дальше.

«Вернуться? Ну его, этого провокатора! А чего, собственно, я так испужался? Сам ведь хотел? Пол Питера обошёл ради этой встречи!..»

Подойдя к квартире с цифрой «семнадцать» я замираю буквально на мгновение. Чтобы в следующее, наплевав на свои страхи и подняв круглую скобу, приделанную к голове чугунного льва, начать опускать её на чугунный же кругляк. Такие вот штуки заменяют электрические звонки в прошлом… Лишь в последний момент услыхав за дверью мужские голоса.

Скоба замирает в каких-то миллиметрах от должного последовать звука «бам-м-м-м-м!». Как замираю и я. А провокатор-то не один?..

— Пешком пойдёте? — спрашивает утробный голос.

— …На извозчике, Евгений Филиппович… — доносится в ответ, и я вздрагиваю. Второй голос, кажется, мне знакомым?

— Пройдитесь, погода великолепная! Успеем ещё насидеться, не находите?

Взрыв хохота за дверью и металлический скрежет замка заставляют меня оглянуться в поисках убежища. И… И дореволюционные строители – молодцы! Не только потому, что создавали красивую архитектуру, так не похожую на современную. Но и потому ещё, что строили внутри неё множество всяких колонн, изгибов коридоров и разнообразных закутков. В один из которых, буквально в последнюю секунду и ныряю я, слившись со стеной.

Слышен скрип открываемой двери и вновь наступает тишина.

— Что-то не так? — знакомый голос вновь режет ухо. Где я мог его слышать? Причём, в ближайшее время? Сегодня… Вчера?!..

— Чутьё у меня, Михаил Владимирович… — слышу я. — Ой, чутьё… В последние дни сон – хуже некуда…

Михаил Владимирович, я не ослышался?!.. Князь Оболенский?!.. Голос – и точно, его! Вчерашний подлец-дуэлянт, адъютант великого князя Александра Михайловича, того самого Сандро, что допрашивал меня во Владике?! Выходит собственной персоной из квартиры провокатора Азефа?!..

— Полно, Евгений Филиппович, это всё погода… Ненавижу этот серый город! Ну-с, как говорится, до скорого?

— До скорого!

Шаги князя удаляются, гулко звуча в пустом коридоре. И это очень хорошо. Потому что иначе можно было бы расслышать удары, издаваемые моим сердцем.

Наконец, дверь закрывается и слышно, как возятся с замком. Сейчас, или никогда! Если постучаться прямо сейчас – Азеф наверняка решит, что князь вернулся, что-то забыв! Не будет никаких «кто там?» и прочих паролей, если они имеются. Ну же?!

«Бам-м-м – бам-м-м-м…» – опускаю я чугунную скобу несколько раз.

Несколько секунд тишины кажутся мне вечностью.

— Что-то забыли? — дверь широко распахивается. И прежде чем отдуловатого вида человек успевает понять, что перед ним вовсе не князь и как-то среагировать, на него уже чёрным зрачком глядит револьверное дуло. Прямо в переносицу. Прочь любые условности, разговор будет предельно прост.

— Можно? — делая шаг вперёд интересуюсь я. Не давая опомниться вмиг ставшему белым, как мел, отступающему человеку, захлопываю ногой дверь и наощупь поворачиваю замок. — Я пройду?

И когда тот натыкается на трюмо, и идти ему дальше некуда… А металл ствола упирается прямиком между глаз, я начинаю говорить. Я никогда не держал в своих руках чужую человеческую жизнь вот так буквально. Спорное это наслаждение, надо сказать… Но произнося всё то, о чём думал по дороге сюда, в этот дом, глядя в бегающие глазки мрази, которую и человеком-то назвать сложно… Я ловлю себя на мысли, что палец на курке совсем не дрожит. И если Евно даст мне такую возможность пусть одним движением, хоть малым намёком на возможное сопротивление, то я… Я выстрелю без каких-либо угрызений совести. Более того, я даже желаю, чтобы он дёрнулся, мысленно молю его об этом! Давай же, дай мне один шанс, ну?! Дёрнись? Но Евно этого шанса мне не даёт, нет… Слишком умён он и хочет жить! Прижавшись затылком к зеркалу, он внимательно слушает мою сбивчивую речь, скосив глазки к сальной, с крупными порами переносице. Говорят, Бог метит шельму, и рассматривая вблизи одно из не самых удачных его творений я осознаю, что пословица не лишена смысла: некрасивое, близкое к уродливому, жирное лицо, торчащие над толстыми губами редкие волоски усиков… Даже рыхлая фигура с выпирающим животом и неряшливая одежда – всё кричит, вопит о том, что передо мной пресмыкающееся, обладающее одним лишь условным рефлексом – жаждой наживы! И как такому вот экспонату могли верить по-настоящему идейные, готовые жизнь отдать за убеждения, люди? Неужели не чуяли, не замечали? Всё ведь написано на нём, как на полотне, стоит только присмотреться внимательней!

— …Я знаю о тебе всё, подонок… — завершаю я. — А твоё личное дело… Папка с твоим личным делом будет отлично смотреться на товарищеском суде боевой организации эсеров. Хотя, какой ты им товарищ, гнида?.. — указательный палец всё сильней вжимается в металл курка. Ещё секунда, и я…

— Чего вы хотите? — его губы, наконец, разжимаются.

— Ты расскажешь мне всё, что знаешь, слышишь?! И если я поймаю тебя хоть на малейшем, уловил? Хоть на малом несоответствии… — я с силой прижимаю дуло к его лбу. — Мне тебя не жаль, Евно Азеф, помни об этом!

— Спр… Спрашивайте!

— Фамилия вышедшего отсюда пять минут назад?!

— Об… Оболенский! — от страха он начинает заикаться.

— Хорошо! Какое отношение Оболенский имеет к боевой организации эсеров? Ну?!.. — я хватаю того за ворот. — Говори!..

— Н-н-н… Никакого! Он… — Азеф спотыкается на полуслове.

— Что «он»? — с силой встряхиваю я стремящееся обвиснуть тело. Ещё обморока мне не хватало, клиент только-только созрел! — Что «он», или я стреляю? Раз… Два-а-а-а…