Станислав Смакотин - Немой пророк

А-а-а-а… Уйдут!

— Десять рублей плачу!

— Но господин оф…

— Двадцать!

— Я…

— Пятьдесят!!! — выкрикиваю я заоблачную сумму.

Глаза того округляются (пятьдесят – это цена его лошади, да с лихвой), но жадность явно затуманивает разум. Посчитав, что можно срубить и больше, тот томно закатывает буркалы. Ах ты, сволочь… Жадность – оно плохо. И потому…

Револьвер в моей руке мигом приводит в чувство как извозчика, так и папашу семейства, открывшего было рот качнуть права. Что я делаю? А, сам не знаю… Но делать что-то надо. Раз все остальные не чешутся!

— Гони за той повозкой, гад… — тихо бормочу я, взводя курок и падая на сидушку. — Быстро и без фокусов!

И мы бодро трогаемся с места.

«Без фокусов»… Откуда память вытащила эту фразу? Из какого-нибудь голливудского боевика, не иначе? Точно, а скорее – наверняка. Мне стыдно за произошедшее? Да вот ни фига… Мне просто на всё уже пофиг. Ну, почти…

Промедли я ещё с полминуты, и мы бы просто упустили добычу – революционная коляска как раз свернула на перекрёстке. А затеряться в мегаполисе, где таких же колясок тысячи, совсем не проблема.

— Держись за ними, но близко не подъезжай, усёк, стервец? — откидываюсь я на жёсткую спинку и прячу револьвер в кобуру.

— Понял, ваше благородие… — отвечает спина. — Не убьёте?

— Как себя поведёшь. Справишься – получишь обещанное! Остановятся если – встанешь поодаль. Всё понял?

— Понял, ваше благородие!

Извозчичья спина заметно расслабляется, но мне на неё – тоже пофиг. Как и на многое давно уже стало в этом времени.

Устроившись поудобней, я задумываюсь под шум дождя, барабанящего по крыше пролётки.

«Как быстро я изменился. Казалось бы, прошло всего полгода, как я здесь, в этом времени. Но я, Слава Смирнов, полгода назад и помыслить не мог угнать под угрозой оружия извозчика! А если бы и посмел когда-нибудь, то рефлексировал бы до конца жизни, наверняка – как же, угрожал оружием, детишки рядом стояли, всё видели… Отца семейства при них, опять же, оттолкнул… Что со мной происходит? Я просто очерствел после ужасов, что видел на Цусиме? Похоже, что так. Хотя, «очерствел» – наверняка не тот термин, тут дело в другом. Более глобально изменился, что ли. Появилась несвойственная ранее самостоятельность в принятии решений и расстановка приоритетов. И… И очень просто, наверное, стало убить. После того боя в Маньчжурии, когда я стрелял, прячась за лошадиным трупом, а скачущие фигуры падали, будто в тире – стало совсем, просто… Вот, Азеф – я ведь готов был его убить, хоть и этого не сделал. Не успел просто…»

Коляска с парочкой сворачивает на переполненный Невский, мы вслед за ней. Движение здесь оживлённое, и чтобы не потерять её из виду, мой кучер пристраивается почти вплотную. Старается! Я вновь возвращаюсь к размышлениям.

«…Стало просто убить, да. Стало пофиг почти на всё. На всё, кроме… Кроме, пожалуй, двух людей в этом времени – генерала Мищенко, который сейчас наместник и далеко, и… И Елены Алексеевны!..»

При мысли о любимой женщине моё сердце сжимается, причиняя боль. Сказать, что у нас всё просто – нагло соврать. Ну, не везёт мне в жизни на простых женщин, любые отношения перерастают в драму с двумя действующими лицами и всегда определённым финалом – долгим и тяжёлым расставанием. Уж не знаю, то ли я не создан для семьи, то ли выбор мой падал всегда на тех, кто не создан для неё… Загадка! Однако, сейчас всё происходит совсем иначе, не как раньше и сказать, что я не влюбился по-настоящему – опять же, похоже, нагло соврать. Влюбился. По-настоящему и серьёзно!

Примчавшись ко мне сюда, в Питер, проведя множество бессонных ночей у моей кровати… Как не похожа она на тех, кого я встречал в двадцать первом веке! И недавнее назначение её придворной фрейлиной её императорского величества – вполне заслуженно, конечно. В последнее время мы редко видимся – дел у Елены Алексеевны прибавилось с лихвой. Заметил её не только я один, похоже… И давно уже не улыбаюсь на солдафонские шутки Мищенко о предстоящей свадьбе. Потому что не смешно. Совсем…

— Господин офицер, встали они! — голос извозчика выводит меня из размышлений, и я возвращаюсь в реальность. Что? Где я?!..

Дождь закончился, и из-под мрачных, свинцового отлива туч робко высунулось северное, холодное солнышко. Наша коляска стоит. Та, что впереди – тоже. Они куда-то приехали? Что это за район, интересно? Где-то недалеко от центра, судя по каналу рядом? Хотя этих каналов в Питере… Сам чёрт ногу сломит, как в Венеции! Проходит мгновение, и из коляски впереди выпрыгивает худощавый человек с кудрявой шевелюрой и свёртком под мышкой.

— Н-но, пшла, родимая!!! — доносится до меня и передний извозчик трогается.

Я даже не раздумываю. Сунув обалдевшему от счастья скряге пять мятых бумажек, соскакиваю в липкую жижу, немилосердно забрызгав парадные брюки мундира. Плевать!

Человек впереди явно торопится, как и я – не обращая внимания на лужи. Возможно, он подслеповат и просто их не замечает – неудивительно, он ведь на всех фотографиях в пенсне! Он вообще – странный с виду, этот человек: худощав, с резкими движениями и весь какой-то угловатый, нескладный. Наверное, будь у него в руках копьё и щит, а рядом тощий конь, его легко можно было бы перепутать с Дон Кихотом… Романтиком и сумасшедшим своей собственной революции.

— Лев Давыдович! — кричу я во весь голос, когда обе коляски скрываются вдалеке. — Лев Давыдович, постойте!!!

Фигурка удивлённо останавливается и оборачивается в ожидании. Дистанция между нами сокращается – вот осталось десять шагов, вот всего пять… Шаг, ещё один и вот мы стоим друг напротив друга. Лицом, так сказать, к лицу.

Меня встречает взгляд пары внимательных, умных глаз.

Да уж, не думал не гадал, собираясь в Зимний дворец свидеться на пути не абы с кем, а с самим Львом Троцким. Впрочем, случайности, как утверждал один герой мультяшного фильма, не случайны. Откуда это, кстати? Что-то про боевую Панду, кажется? Неважно!

Так, и что теперь будем делать, Слава? Плана, как обычно, никакого ведь нет, да? Значит, придётся импровизировать… Вот, если спросили бы меня какие-нибудь высшие существа: «А чего ты хотел бы в этой жизни для себя, Вячеслав? Так, чисто для себя – не для Родины с её судьбами, а вообще?». То я бы и ответил, им, наверное: «А хотел бы я, уважаемые высшие существа, научиться логически планировать собственные действия. И мысли!» Мда…

— Чем обязан?..

— Чем обязаны, Лев Давыдович? — я с трудом перевожу сбившееся дыхание. Ранение всё-таки даёт о себе знать – одышка не отпускает. — Лев Давыдович Бронштейн, я правильно понимаю? Он же Лев Троцкий, это уже партийная кличка? — стараюсь дышать ровно я, глядя в его глаза. — Соратник Владимира Ульянова, мечтающий о мировой революции?