Станислав Смакотин - Немой пророк

В глазах того мелькает удивление. Не испуг, нет. Всего лишь удивление.

— Псевдоним, не кличка, — спокойно поправляет он. — И я Лев Бронштейн, да. Мы с вами разве знакомы? Вы ведь не из полиции, судя по мундиру? Так чем я обязан… Господину флигель-адъютанту его величества? — взгляд его скользит по рукаву с шевроном. — В чине поручика по адмиралтейству?

Он ждёт. А я… А я не знаю, что ответить. Сказать ему, чем обязана ему страна, утопленная в реках крови? Так он ещё ничего такого не сделал, пока юный Лев – молодой Дон Кихот-романтик, мечтающий о светлом будущем. Кто из нас не мечтал в молодости перевернуть мир, сделав его лучше? Не у каждого получилось, а вот он – сумел. Да ещё как, сумел…

И неожиданно для самого себя я говорю, сбиваясь:

— Лев Давыдович. Я даю вам честное слово, что я не из полиции и никак не связан с охранкой. Слово чести офицера, если вы ему верите. Вы мне верите?..

В его глазах мелькает удивление, но он ничего не отвечает, ожидая продолжения. И я продолжаю:

— Но, Лев Давыдович, вас я знаю, как вы уже заметили. Как знаю и Владимира Ульянова-Ленина, знаю Плеханова, Кржижановского, Мартова… — я наугад перечисляю пришедшие на ум фамилии из школьного учебника. — И Носкова!.. — почему-то вспоминаю я невесть откуда выскочившую из памяти колоритную фамилию. Был, кажется, такой деятель в рядах ленинцев.

— И чего же вы хотите от меня, господин незнакомый мне флигель-адъютант? — легонько прищурившись, прерывает поток изречения фамилий Троцкий. — Знание вами всех этих господ разве обязывает меня к разговору с вами?

Дерзит. Особенно это заметно по презрительному прищуру глаз за пенсне. С Оболенским он так себя не вёл, был робок и покорен.

— Нет, конечно, Лев Давыдович. Но я… Я всё же хотел бы попросить вас об одной услуге!

— Об услуге? В чём же заключается эта услуга, господин незнакомый мне флигель-адъютант? Его величества? — последнее слово он произносит с ударением и едва уловимой усмешкой.

Мы стоим друг напротив друга, глядя глаза в глаза. Он сильный, здесь к гадалке не ходи – взгляда не отводит, от неуверенности в общении с Оболенским нет и следа. Тот ему просто был зачем-то нужен, вот он и изображал этакого лошка. А здесь, один на один с неизвестным вооружённым офицером – в его взгляде нет и тени неуверенности, наоборот – он силён и спокоен. Мне знаком тип таких людей, это прирождённые бойцы. Либо, сумасшедшие…

— Я прошу вас, Лев Давыдович, об услуге… Я хотел бы выступить перед собранием вашей новой, объединённой партии. Сделав это перед максимальным количеством её членов и руководства. Если таковое собрание состоится в ближайшее время, прошу этому поспособствовать лично вас.

Сказать, что перед Троцким только что разорвалась бомба – не сказать ничего. Вот тут, что называется, я сумел удивить его по полной. Широко раскрытые глаза его, преодолев рамки пенсне увеличились до огромных, мягко говоря, размеров. Да что – он… Я и сам себе удивляюсь, если честно. Да так удивляюсь, что… И откуда во мне всё это берётся только, а?

— Вы?!..

— Я.

— Меня?! Поспособствовать?!

— Я. Вас.

Серый район серого, вечно холодного города, одетого в гранит. На одной из серых улиц которого стоят, и под робкими солнечными лучами беседуют двое ненавидящих друг друга людей. Первый ненавидит другого за будущие деяния, второй – ненавидит за прошлые. Прошлые деяния класса людей, к которому, как он думает, отношусь я. Но – стоят и даже разговаривают. Добро против зла и наоборот. Как странно устроен этот мир…

— Но… Зачем это вам, и самое главное – зачем нам? — приходит, наконец, в себя Троцкий. — Если ответите внятно, я обещаю подумать. Господин незнакомый мне флигель-адъютант!

Ах, да, я ведь даже не представился… Он уже три раза намекнул!

— Смирнов. Вячеслав Викторович, — я торопливо разворачиваю офицерское удостоверение. — Флигель-адъютант его императорского величества. Мне – вы правы, незачем. Поскольку рискую я всем, даже общаясь с вами сейчас здесь, на улице, Лев Давыдович. Но я всё же готов это сделать. А вам зачем… Мне хотелось бы провести лично с вами публичный диспут при максимальном количестве членов вашей партии. Согласны? Или, боитесь?

Я бью уверенно и в самую точку. Троцкий – непревзойдённый оратор, как и король словесных поединков. Да и гордец – тот ещё.

— Вы смеётесь надо мной, господин Смирнов? Вы сумасшедший, быть может? — он картинно отступает на шаг, смерив меня взглядом с головы до ног. Однако, в глазах читается если не замешательство, то что-то к нему близкое. Но я уже нашёл слабину и уверенно её использую.

— Можете считать, что я буду представлять на этом поединке всё так ненавистное вам лично: буржуазную Россию и тот класс, против которого вы боретесь, Лев Давыдович. Я приду один и, если потребуется, с завязанными глазами – мне ровным счётом всё равно, где вы собираетесь. Для меня главное – присутствие на собрании если не всей партии, то основной части её руководства. И если вы не примете вызова, Лев Давыдович… Я обещаю: о вашей трусости обязательно узнают ваши коллеги-однопартийцы!..

Чуть понизив голос и подойдя вплотную, я добавляю полушёпотом:

— Я из вас котлету сделаю в диспуте, господин Бронштейн. Будьте же мужчиной, не дрейфьте!

Эй, эй… Похоже, зацепил-то я его не на шутку, ага? Тю-тю-тю… Драться с тобой на улице вовсе не входит в мои планы, поостынь, Давыдыч! На нас уже и без того прохожие оборачиваются, спокуха, Лев!

Троцкий и впрямь выглядит как человек, готовый сию минуту броситься с кулаками на обидчика: по лицу пошли красные пятна, гуляющие под кожей желваки живут своей собственной, отдельной от головы, жизнью. Крепко сжатые кулаки с побелевшими костяшками эффектно завершают картину – хана мне, очевидно. Неплохо я его зацепил, ведь умею же, ей-ей, когда захочу!

Надо отдать ему должное: после секундной вспышки гнева тот довольно быстро берёт себя в руки. Лишь покрасневшее лицо выдаёт внутренние эмоции человека, которого сильно задели за живое.

— Хотите диспута со мной, господин флигель-адъютант? — угрожающе наклоняется он ко мне. — Я предоставлю вам такую возможность, решено!

Тон его голоса не предвещает ничего хорошего, но я встречал и не таких.

— Я устрою с вами дискуссию. Но… — на секунду Троцкий задумывается. — Раз вы меня вызвали, полагаю, на словесную дуэль, то я вправе выбирать оружие, не так ли? Господин поручик?

— Так, — киваю я. А он соображает! Но – выбирай что хочешь, Лев Давыдович. Приму любое твоё решение.

— В таком случае, господин Смирнов, я согласен. Оружием станет выбранная мной тема дуэли… — он задумывается на секунду. Внезапно, его осеняет: — Я выбираю темой «Самодержавие как прогнившее, отжившее себя явление!». Не сдрейфите, господин Смирнов? Будете мужчиной? — возвращает он мне встречную любезность, улыбаясь свысока.