Станислав Смакотин - Немой пророк

И вот Владимир Григорьевич Фёдоров стоит передо мной. Но что-то, судя по виду, не очень, кажется, рад и весел… Что случилось? Куда испарился весь оптимизм?

Молодой капитан проводит меня в подобие кабинета – с первого взгляда заметно, что хозяин его без дела не сидит. В одной половине небольшого помещения стоит заваленный чертежами письменный стол, в другой расположился верстак с металлическими ящиками, на которых в беспорядке громоздится гора инструментов вперемешку с обрезками кусков металла, стружки и миллиона всех тех необходимых рукам мелочей, без которых настоящая мастерская – не мастерская. Огромная кувалда, прислонённая к стене, колоритно дополняет картину второй, рабочей половины кабинета. Интересно, что он ею делает? Такой ведь и рельс можно согнуть? Впополам с пары ударов?

Со стены, что над столом, гневно насупив брови, на рабочий хаос презрительно взирает Михайло Илларионович Кутузов. Единственным своим глазом. Разумеется, не лично – с портрета.

— …А я сейчас на Сестрорецком заводе всё больше пропадаю, господин Смирнов, да здесь служу, в академии… — без умолку тараторит Фёдоров, разгребая стол. — Так сказать, на два фронта. Прошу простить за беспорядок… Как ваше здоровье? Оправились от ранения? Ну и отлично! Рекомендую минеральные воды – говорят, сильно укрепляет…

Нет, это всё хорошо – Сестрорецкий завод, Кавказ и все дела – но я сюда пришёл вовсе не выслушивать советы о здоровье… Как поживают автоматы? Где опытные образцы и вообще – когда революционные винтовки будущего поступят на вооружение?! И поэтому, не став дослушивать поток ерунды, я перебиваю:

— Как поживают мои чертежи, Владимир Григорьевич? Доработали? Испытали уже надеюсь?

При этих словах штабс-капитан как-то съёживается, словно ему внезапно стало холодно. Руки начинают хаотично шарить по столу, будто хозяин их потерял там что-то важное. Так… Не понял?

— С вашими чертежами, Вячеслав Викторович, худо! — выдавливает, наконец, из себя хозяин беспокойных рук. — Совсем, худо…

И Фёдоров начинает рассказывать.

Новая конструкция настолько захватила молодого инженера, что чертежи, говоря современным языком, «для презентации» были созданы за пару недель. Трезво рассудив, что не следует выдумывать новый калибр, тот сделал обе винтовки под патрон семь-шестьдесят два, как у «Мосинки», только укороченный. Далее, по его словам, капитан настолько не сомневался в жизнеспособности идеи, что, не став дожидаться создания опытного образца, сразу же явился на комиссию Артиллерийского комитета. К слову, Артиллерийский комитет при главном артиллерийском управлении – орган, отвечающий за введение любых новых видов вооружения в царской армии. И вот тут, нежданно-негаданно начались проблемы. Едва представив доклад о новых автоматических винтовках, инженер внезапно столкнулся с самым серьёзным противодействием и жёсткой критикой разработок. Даже некий полковник Ростислав Августович, прости господи, Дурляхер, по словам Фёдорова – светлейшая голова и ясный ум, встал в непримиримую оппозицию к новаторскому оружию…

— Вы сейчас не шутите? — ошарашенно отодвигаю я предложенный чай. В голове моей никак не умещается мысль, что одни из самых совершенных образцов оружия двадцатого века кто-кто, а эксперты, могли не оценить. — Простите, а чем…

— Аргументировали? — горестно подсказывает собеседник.

— Да?..

— Будете смеяться, но главным достоинством обеих винтовок! — сокрушённо всплёскивает руками офицер.

— Их скорострельностью, что ли?!.. — окончательно обалдеваю я, переводя взгляд на портрет Кутузова. Как ни странно, но полководец, судя по выражению лица, явно тоже не на нашей с Фёдоровым стороне. Михайло Илларионович, ты-то – чего?..

— Именно скорострельностью, Вячеслав Викторович!

По словам Фёдорова, первый же заданный ему вопрос прозвучал именно о количестве расходуемых патронов. Конструктор же приблизительно определил его для Калаша – порядка 500 выстрелов в минуту, для М-16 – около шестисот, и восторженно назвал было цифру…

Меня осеняет догадка и я перебиваю:

— Где мы возьмём столько патронов? Это вам сказали, ведь так?

Молодой офицер угрюмо кивает. Повертев пальцами чайную ложечку и некоторое время помолчав, он продолжает:

— Все речи напоминали одна другую: современная концепция ведения боевых действий не предполагает расходования подобного количества боеприпасов… Каждому солдату по пулемёту – куда это годится? Приводили ещё в пример военную промышленность, тыловую составляющую, но… — он откладывает ложечку в сторону, звякнув о стол, — Я уже почти не слушал. Рекомендовали отложить бессмысленные с точки зрения комиссии проекты в сторону, сосредоточившись на создании новой пятизарядной винтовки…

Слушая рассказ Владимира Григорьевича Фёдорова, знаменитого в будущем русского оружейника, мне почему-то вспоминается одна статья. Статья, опубликованная в журнале «Наука и техника» за год так восемьдесят восьмой – восемьдесят девятый. Где научным языком рассказывалось, что на буржуйском, ленивом Западе получило распространение вредное и абсолютно никчёмное устройство типа «мышь». Автор материала, довольно подробно расписавший на двух страницах всю бесполезность примочки, подытожил текст таким вот нравоучением: «Учите команды DOS, товарищи. И всё получится!».

Спустя два часа я уныло сижу в вагоне вечернего поезда, уносящего меня в Царское Село. Воздух вокруг наполнен той осенней сыростью, после которой выпавший снег воспринимается как долгожданное спасение, с радостной мыслью: «ну наконец-то!»… Влага, кажется, поселилась везде: тонкой испариной на запотевшем окне, мелкими каплями на козырьке моей фуражки, тонкими ручейками, струящимися по полу – там, где её не впитал ворс ковра… Всё-таки вагон мягкий, другие по этому маршруту не ездят…

Вглядываясь в темноту за стеклом – в ней проступает отражение моего лица, я глубоко погружён в невесёлые размышления:

«Что я ещё могу сделать? Стучаться в кабинет военного министра? Генерала от инфантерии Редигера Александра Фёдоровича? Кричать, убеждать того в полной несостоятельности выводов «Артиллерийского комитета»? Допустим, министр меня примет – должность моя позволяет подать тому рапорт. И что я в нём напишу? Ошиблись, мол, твои эксперты, а я, флигель-адъютант липовый, без роду без племени, знаю лучше? Итог предсказуем: пошлёт если не в дурку, то куда подальше… Да и не стоит мне светиться никакими рапортами – здесь, в Российской империи я никто и звать меня – никак. Всё моё положение, должность и звание держатся исключительно на милости одного-единственного лица, имя которому – Николай Второй. И только благодаря ему мне не задают никаких вопросов ни о происхождении, ни об образовании и родословной… А если и задают (встречаются такие смельчаки), то мне достаточно загадочно ответить: «Не имею права рассказывать. Приказ его величества», и вопрос вроде бы как решён… Вроде бы, как… Знали бы такие вопрошающие, чем чреват для них мой рассказ о том – кто я, и откуда!..»