Сергей Ежов - Пушинка в урагане

— А я не согласен, — вскинулся генерал в богато украшенном мундире. — Самолёты выглядят хлипкими, им довольно получить малый снаряд, чтобы сверзиться с небес. Неужели не будет придумано средство борьбы с ними?

Присутствующие дружно посмотрели на меня, я встал.

— Господин генерал, безусловно, прав в той части, что противник будет измышлять средства борьбы с самолётами. Да я прямо сейчас могу назвать два довольно приемлемых средства: это скорострельные пушки, установленные на станке, позволяющем стрелять вкруговую. Снаряд – что-то вроде шрапнели. Второе средство – скорострельные пулеметы, хотя бы и картечницы Гатлинга.

— Вы говорите так спокойно, — вскинулся давешний генерал.

— А о чём волноваться? Эти решения буквально лежат на поверхности, и будут найдены. Другое дело, что и самолёты сейчас находятся, можно сказать, в детской колыбели. Главная защита самолёта как сейчас, так и в будущем, его скорость и маневренность. Вы все охотники, господа, и знаете, как нелегко попасть в испуганную птицу, успевшую набрать высоту.

Пример показался удачным, присутствующие одобрительно зашумели.

— Кроме того, по мере развития авиации, будут развиваться и её тактические приёмы.

— Хорошо. Бой самолётов с кораблями мы увидели и оценили, — сказал цесаревич Александр Александрович. — Но боя самолётов с сухопутным войском ещё не видели, поэтому, Пётр Николаевич, я прошу рассказать об авиации, так сказать, морского направления.

— Охотно расскажу, ваше императорское высочество. Для начала хочу сказать, что самолёт, при всех его достоинствах, никогда не отменит ствольной артиллерии, и в особенности артиллерии большого и сверхбольшого калибра. Но дополнять и усиливать артиллерию, например, береговой обороны, самолёты обязательно будут. На самолёты ляжет функция разведки, целеуказания, корректировки огня береговых батарей. На них же можно возложить и обязанности по добиванию повреждённых кораблей и судов неприятеля, вышедших из зоны действенного огня артиллерии. Вместе с тем, авиация может и должна вести бой с флотом неприятеля самостоятельно, что и продемонстрировали нынешние манёвры. Мы вполне можем оборудовать аэродромы в выбранных местах побережья, и заранее заготовить на них запас топлива, боеприпасов и запасных частей, и при необходимости легко сумеем маневрировать силами авиации, концентрируя усилия в нужном месте, в нужное время. Более того: авиация, при необходимости, легко может быть переброшена, скажем, с Балтики на Чёрное море, оттуда на Каспий или на Белое море.

Я прервался и отпил чая.

— Продолжу, господа. Я ощущаю, что моряки уже видят авиацию в подчинении у флота, и признаюсь, что эта мысль не вызывает у меня отвращения, но и полного сочувствия тоже нет. Я предлагаю при планировании воздушных сил сразу выделить определённую их часть, изначально ориентированную на взаимодействие с флотом. Причина очевидна: полёты над морем довольно сильно отличаются от таковых над земной поверхностью, а значит, требуют специальной подготовки. Но я и мои соратники, со всей решительностью будем отстаивать самостоятельность управления авиацией, поскольку управлять ею может только специалист. Не вам, господа, рассказывать о различии родов и видов войск. То есть, по здравому размышлению, должно иметь место взаимодействие, а в некоторых, чётко оговоренных случаях, оперативное управление. Что до ближайших перспектив, то нами уже начаты работы по созданию летающих лодок, которые вполне можно будет размещать на больших броненосцах, и служить в целях разведки и связи, в интересах эскадры.

— Когда же ждать ваших летающих лодок?

— Не ранее чем через полгода-год. Может быть и больше. Вы понимаете, господа, дело это новое, чрезвычайно сложное.

Какое-то время ещё обсуждали прошедшие манёвры, но пришел адъютант, и доложил, что почётные гости уже, поднимаются на трибуну.

— Ну что же, пойдём и мы, — сказал император. — Признаться, мне весьма любопытно посмотреть на манёвры, но ещё интереснее посмотреть на лица, как Пётр Николаевич их именует, «заклятых друзей», англичан и французов.

Уже подходя к трибуне, Александр Николаевич кивнул мне:

— Прошу, Пётр Николаевич, начинайте.

Я дал знак Можайскому, это его звёздный час, и через секунду телеграфист в палатке уже затрещал ключом, передавая сигнал на аэродром, расположенный в пятнадцати километрах от нас.

Пока ожидали ударную группу самолётов, оркестр наигрывал какие-то марши, среди которых я с удивлением услышал и «Wenn die Soldaten». Оказывается, он уже был написан, и вовсю использовался.

— Обратите внимание, над захваченным неприятелем плацдармом появились наши воздушные разведчики, — раздался усиленный рупором голос распорядителя.

Высоко в небе действительно показались три малыша-биплана. Они сделали круг над полем, после чего один улетел, а два продолжили неторопливо нарезать круги.

Ударная группа появилась неожиданно: не с юга, где находился наш аэродром, а с юго-запада, со стороны солнца. Разведчики снизились, и выпустили ракету чёрного дыма в замеченные ими важнейшие точки. Следуя по пути, указанным чётными стрелами, бомбардировщики с первого же захода засыпали бомбами возвышенность, на которой располагался штаб гарнизона плацдарма. Когда большой нарядный шатёр лопнул, оставив на своём месте облако пыли и дыма, а высоко в небо вращаясь взлетел распоротый осколками барабан, зрители ахнули. Другие группы бомбардировщиков, одновременно с уничтожением штаба, разгрузились на коробки пехотных батальонов, причём сделали это чрезвычайно точно. Ещё бы: заходили они на заранее отрепетированные позиции, на минимально возможной скорости, впрочем, после сброса бомб ускоряясь и уходя на повторные круги. Едва одна волна бомбардировщиков ушла, на несчастный плацдарм навалилась вторая волна, а затем и третья. Зрители оцепенели, глядя на клубящийся дым, всполохи взрывов, языки мечущегося пламени.

— Господи, Пётр Николаевич, вы, сколько использовали самолётов, не сотню же, — вполголоса спросил император.

— Помилуйте, ваше императорское величество, вам отлично известно, что бомбардировщиков у нас ровно двадцать четыре. Просто после бомбардировки они возвращаются на аэродром, тут же загружаются боезапасом и возвращаются сюда. Две группы по двенадцать самолётов сделали по три вылета, вот и получилось семьдесят два самолётовылета. Умножаем на триста килограммов бомб, получается, что на плацдарм сброшены двадцать одна с половиной тонна бомб. Перебор, конечно, но посмотрите на французского генерала.

Действительно, высокий, плотный, круглолицый французский военный министр левой рукой вцепился в балюстраду трибуны да так, что пальцы побелели, и зажатой в правой руке треуголкой он вытирал лоб и залысину. Седые усы генерала Бийо как-то обвисли, а сам он, подавшись вперёд, никак не мог оторваться от картины ужасного разгрома, царящего на таком аккуратном, каких-то два часа назад, плацдарме.