Гийом Фай - Археофутуризм. Мир после катастрофы: европейский взгляд.

Частью этого предприятия стал страннейший культ «примитивного искусства», поддерживать который стал наивный Ширак. Примитивная статуя считается не хуже «Пиеты» Микеланджело — разве не так, г–н Пекюше [114]? Здесь эгалитаризм также противостоит здравому смыслу и реальности, ставя себя в тупик.

Подлинное неподавляемое эстетическое созидание искало убежища в технике, бессознательно возвращаясь к греческой эстетической традиции в качестве techne [115]и chrema [116](объективной пользы). Сегодня изображения создают дизайнеры машин, самолетов и прочих предметов. Что выберем мы? Разбитый «Рено» обманщика Сезара [117]или «Феррари», подписанную Пининфариной [118]? Вполне может быть, что люди скоро устанут от ложных мастеров официального искусства — это уже начало происходить со спадом FIAC (Foire International d’Art Contemporain) [119].

Бурдьё осуждает вездесущее телевидение, но отражает в своих мыслях его идеологию. Это самозваный maître–a–penser [120]«левых левых» — новых левых, не предложивший никакого решения проблемы ультралиберализма, который считает всепроникающим. В то же время он не возражает сняться для СМИ и появиться в том самом, ненавидимом им телевизоре. Бернар–Анри Леви и г–н Гайо [121]не так уж проницательны относительно этого динозавра СМИ. Он забавный персонаж, этот Бурдьё…

Однажды он заигрывал с новыми правыми — в начале 80–х, тогда это было весьма модно. Мы обедали вместе в «Closerie des Lilas», обсуждая Ницше и переоценку ценностей. Его привлек антилиберализм новых правых. Однако подобно всем прочим таким же парижским интеллектуалам–бюрократам, Бурдьё по–настоящему не интересовали наши идеи. Его более всего интересовал он сам. Лишенный всяких теорий, новый интеллектуальный гуру немного оживившихся крайне левых был способен лишь на противостояние «господствующему мышлению» ультралиберализма при помощи другой идеи гегемонизма: устаревшим переизданием марксистского консерватизма. Подобно всем крайне левым, Бурдьё неспособен на анализ современного общественного положения. Как и многие другие, он иллюстрирует катастрофу левых интеллектуалов. Обманув себя собственными идеями, они тонут безо всяких идей.

Укротители тигров и прочих диких зверей для подчинения животных не пользуются грубыми методами (избиением, наказанием и лишением). Это слишком сложно и опасно. Побеждает пряник, а не кнут. Животные начинают зависеть от бесполезных, но приятных наград: сладкой еды или протеина, ухаживания, сексуальных услуг и т. д. после каждого послушания. Так их способность бунтовать против хозяев ослабляется и исчезает.

Правящая система и идеология пользуется рафинированной версией этого метода. Диссидентов больше не посылают в трудовые лагеря — этот метод устарел. Бунт маргинализуется и усыпляется не только привлечением внимания к несущественным вещам (Кубку мира по футболу и т. д.), не только классической стратегией интеллектуального отупления, но и принятием метода зависимости . Система делает гражданское общество зависимым, раздавая награды, преимущества, привилегии и бесполезные устройства.

Эти ложные преимущества подобны тем, которыми обладают животные в клетке. Нас уверяют в том, что мы свободны, а на самом деле мы в плену; что мы можем быстро передвигаться на больших дорогущих машинах, а на самом деле мы часами простаиваем в пробке или просиживаем на работе, пытаясь оплатить эти самые машины. Мы зависим от планирования выходных, от починки телевизора, от «необузданного желания бессмысленных объектов», как это назвал Бодрийяр. Это мягкая диктатура, которая должна заставить нас забыть о безработице, неуверенности в работе, испорченной еде, разрушении окружающей среды, постепенном вымирании нашего народа. Мы живём в клетках как звери в зоопарке, но физиологически мы счастливы. Мы — «последние люди» Ницше, восторженно благодарящие своих хозяев.

В арго [122]слово «арнак» обозначает что–то вроде лёгкого надувательства. Это ещё не обман, но уже близко к нему. Это ещё не красный свет светофора, но уже тёмно–жёлтый. Таков знак времени — арнак, некогда бывший главным образом уделом компаний, виновных в «ложной рекламе», теперь стал одним из основных двигателей рекламы и потребления. Сегодня им пользуются все предприятия и добропорядочные компании, даже государство. Хватит теории — вот несколько примеров.

Конкурирующие компании достигают обоюдного согласия (метод олигополии), создавая недолговечные продукты, которые скоро необходимо менять: корпуса машин ржавеют за три года, компоненты аудио– и видеоустройств ломаются после 500 часов использования, компрессоры холодильников испускают дух после четырёх лет, джинсы рвутся после двадцатой стирки, и т. д.

Воцарилась «культура арнака», а государство оказывает ей немалую помощь. Вот прекрасный пример: эксперты торжественно заявляли и пытались доказать, что к 1998 году прямое налогообложение и обязательные сборы уменьшатся, но случилось прямо противоположное: они выросли, пуще прежнего усугубив экономическую катастрофу финансовой и национальной политики государства.

Другой стороной арнака и обмана является ложная прозрачность . Люди настаивают, что честны и ничего не скрывают — как в политике, так и в сельском хозяйстве. Это способствует ложной уверенности. Вот несколько примеров: производители еды в целом подчиняются закону, заставляющему их отмечать, содержит ли их продукт эмульгаторы, усилители вкуса, красители или загустители. С другой стороны, немногие знают, что, несмотря на законность их использования из–за давления аграрного лобби, половина этих веществ вызывает рак у лабораторных животных, а может быть, и у людей, при регулярном потреблении. Однако ложная прозрачность — подход «мне нечего скрывать» — вызывает подозрение. Озвучивают лишь половину правды. «Да, я кладу E211 в кетчуп, который вы покупаете», — говорит производитель, а раз он это говорит, то вы верите, что он не токсичен, хотя на самом деле это не так.

СМИ и телевидение — это просто царство обмана и спецэффектов: ложные прямые эфиры, организованный обмен услугами, лживая реклама, реклама по дружбе или за услугу, отвержение всякой критики (кинематографической или литературной), и т. д. Спонтанные «ток–шоу» на деле создаются в качестве драм, имеющих некий посыл. Современная аудиовизуальная система не оставляет места спонтанности и правде, хотя и называет их источником легитимности. Не будет преувеличением сказать, что новости сегодня куда сильнее и куда более умело подвержены цензуре, управляемы и фальшивы, чем во времена ORTF [123]при де Голле. Патрик Пуавр д’Арвор [124]— всего лишь марионетка, как и люди с подвластного ему Canal Plus [125].