Гийом Фай - Археофутуризм. Мир после катастрофы: европейский взгляд.

Буксующая система пытается провести демоктомию — «ампутацию демократии». Вот до чего дошло. Та же логика и в основе «представительских профсоюзов», даже если это лишь феномен меньшинств. От Робеспьера и Советского Союза до «Республиканского фронта» — всегда одинаковый процесс, сегодня представленный в мягкой версии: людям дают проголосовать — это же демократия, в конце концов — но лишь за допустимых кандидатов, кандидатов партии.

Раздражённая система для обоснования своей антидемократической политики всегда прибегает к любимой одержимости — Гитлеру, большому серому волку. Аргумент таков: «Берегись! Гитлер пришел к власти демократическим путём!», а подтекст — нужно ограничить, изолировать и наблюдать за этой опасной демократией, исключить все недопустимые партии. Вообще–то этот слух, упрямо поддерживаемый левыми, не выдерживает пристального исследования: ведь Гитлер, как и Муссолини, пришел к власти посредством государственного переворота, хоть в то время это так и не называли.

Другой взгляд, озвученный на вышеупомянутой демонстрации в Лионе, таков: «Национальный фронт» неконституционен!» — ещё один пример сталинистской логики.

Повсюду противники «Национального фронта» выкрикивают «Против нетерпимости и ненависти!». Система, спонсировавшая никчемный фильм Матьё Кассовица «Ненависть» — апологию ненависти этнических банд к французам — осуждает политическую партию, желающую ограничить насилие этих банд, и называет её «разжигающей ненависть».

Система обвиняет «Национальный фронт» в нетерпимости, потому что желает запретить его. Призывает ли «Национальный фронт» к запрету каких–то враждебных ему партий? Система приписывает «Фронту» грех «защиты исключительности», в то время как хочет исключить миллионы избирателей с политической арены. Это может казаться дурным сном, но всё происходит на самом деле.

Тоталитарные или до–тоталитарные режимы не довольны извращением значения слов, описанным Оруэллом в «1984» или показанным в фильме «L’Aveu» [130]: они обвиняют и судят своих врагов, приписывая им собственные неудачи. Это своего рода изгнание дьявола.

Последняя мысль: в конце вышеупомянутой демонстрации против «Национального фронта» в воскресенье, 3 октября 1998 года должен был состояться «мультирасовый» концерт Чеба Мами [131]. Он так и не состоялся из–за «инцидентов, вызванных группами молодёжи», как смутно описала это пресса. На самом деле банды иммигрантов из пригородов Лиона напали на демонстрацию, которая должна была их поддерживать!

Этнические банды, без сомнения, являются лучшими соратниками «Национального фронта». Система всё больше похожа на змею, кусающую себя за хвост.

Можно провести параллель между левацким дискурсом против избирательности, запущенным в мае 68–го, и текущим дискурсом левых, противостоящим исключению . В конце концов, мы наблюдаем тот же самый процесс: желая до предела развить свои эгалитарные принципы («всегда требовать большего!»), господствующая идеология наталкивается на здравый смысл и впадает в социальный абсурд. Она проторяет путь неизбежному столкновению: или она повернёт назад ценой огромной лжи и сложных маневров, или будет сметена какой–либо формой социального антиэгалитаризма.

Отказ от принципа избирательности в школе и университете, направленный на замену равенства результатов равенством возможностей , гетеротелично привел к уменьшению социальной справедливости. Результаты, спустя 30 лет после введения этого извращенного принципа («ориентация вместо отбора»), таковы: обесценивание дипломов, ведущее к безработице; утечка мозгов в англосаксонские университеты; общее ухудшение образования и рост безграмотности; ликвидация школы как места соревнования и образования, её частичное превращение в невыносимые джунгли; создание двухуровневой школьной системы (частной, квалифицированной и избирательной для богатых и общественной и неквалифицированной для бедных). Парадоксальным образом, эгалитарное противостояние избирательности, начавшееся в мае 68–го, стало одной из причин нынешнего «исключения» .

Лицемерные профсоюзы и правительства не осмеливались применить свой антиизбирательный принцип к научным делам: никто не хочет, чтобы его лечили некомпетентные врачи, как и космическое агентство не наймёт инженеров без процесса строгого отбора…

Напротив, бесполезные степени бакалавров и никчемные дипломы по «психосоциологии» или «эстетике» раздаются как сладости или листовки целым массам ничтожеств, которые после этого выстраиваются в очередь в офисах социального обеспечения для получения низкооплачиваемой работы типа работника на коммутаторе, разносчика пиццы или официанта в «Макдональдс». Таков итог демагогии и эгалитарной идеологии, отвергающей реальность и уже давно игнорирующей механизмы общества.

Эта ненависть к избирательности основана на антропологическом предрассудке: понятии, что все люди «одинаково одарены» — как сказал Ален де Бенуа, «всё равно всему». Таким образом, ни у чего нет ценности, а таланта, дара — как и превосходства — не существует. Теперь людям нельзя различаться по интеллектуальным способностям, творческим умениям и даже по характеру. Этот взгляд соответствует отвержению жизни, столь точно отмеченному Ницше. Все иерархические идеи изгнаны, а вместо справедливого установления природной иерархии и неравенства делается попытка насильно внедрить неприменимые эгалитарные принципы. Но так как это невозможно, это явление становится деструктивным: в конце концов, возникли безумные иерархии, всё сильнее подтачивающие общественные права. Именно лишённый угрызений совести капитализм заведует отбором, на который не хватило духа у государства.

Доктрина антиисключения всегда опирается на те же правила. Сначала она просит нас бороться против бедности, руководствуясь достойным чувством социальной справедливости. Очень хорошо. Но теперь само понятие исключения было извращено: нас просят предотвратить всякую дискриминацию иностранцев, включая нелегальных иммигрантов. Та же абсурдная логика лежит и в основе противоположности избирательности: эгалитарная идеология сталкивается с фактами, которые — подобно «Национальному фронту» — недопустимы, как утверждает Луи Мермаз.

Подразумевает ли отказ законно депортировать нелегальных иммигрантов из Африки, Китая, Пакистана и т. д., что любой француз может нелегально переехать туда? Ведь по логике взаимности должно быть именно так.