Гийом Фай - Археофутуризм. Мир после катастрофы: европейский взгляд.

В рамках классовой мифологии левых марксистов классовая борьба противопоставляет пролетариат управляющей или паразитирующей буржуазии. Сегодня настоящая классовая борьба происходит между теми, кто получает зарплату в бюджетном секторе и почти наверняка может не бояться увольнения и рассчитывать на значительные привилегии, и безработными и работающими на рискованных работах , которых становится всё больше. Первые живут за счёт вторых и могут использовать забастовки как оружие. Один вид рабочих спокойно живёт за счет беспокойства других. Парадоксально, что современные левые и профсоюзы, особенно связанные с публичным сектором, защищают эксплуатирующий и уверенный в себе экономический класс — класс защищенных рабочих . Возникновение новых привилегий и стойкое поддержание существующих (спонсируемое налогами хаотичного частного сектора), уменьшение рабочих часов для занятых в общественном и наполовину общественном секторах и больших бизнес–группах (35–часовая рабочая неделя) и т. д.

Забастовки зимы 95–96–го годов [139]были выражением не социальной обороны, а корпоративной классовой борьбы . Рабочие защищённого сектора просили дальнейшего спонсирования и дальнейших жертв со стороны незащищенных классов, которые являются единственными источниками создания материальных благ.

Так что в тот момент, когда «Национальный фронт» заручался поддержкой пролетариата рискованного сектора, новых незащищённых классов и тех, кто лично рискует в процессе создания благ, буржуазия защищённого сектора, которой не грозит безработица, бедность и преступность, устроила новую предвыборную битву…

Что до левых троцкистов, они погрязли в защите sans–papiers . Верные своей теории, согласно которой нелегальных иммигрантов нельзя депортировать, они объективно способствуют эксплуатации соотечественников–рабочих иммигрантами. Это происходит потому, что те финансово обременены прибытием чужаков, которым постоянно требуется «помощь» и которые свободно могут вести дела на чёрном рынке, вредя тем самым экономике.

Крайне левые и классовая борьба: некоторые честные и разумные крайне левые понимают, что именно не работает и почему, но не могут предложить альтернативы. Они признают, что система неспособна справиться с социальными и экономическими проблемами, что чистый либерализм ведет к экономическому ужасу. Однако они не осмеливаются предложить возможные решения. С одной стороны, так происходит потому, что марксистские стратегии потерпели неудачу; с другой, потому что они начинают думать — пока того не признавая — что настоящий выход находится не «слева», а в «революционных правых» Зеева Штернхелла [140]и «национальном народничестве» Пьера Виаля.

На самом деле левые давно бросили социальную сферу. Сегодня они ищут убежища в «этике» — новом обмане. Они больше не заботятся о «защите угнетенных», разве что понарошку; на самом деле, они никогда и не заботились: традиция марксистов и троцкистов всегда мало внимания уделяла «рабочему классу» и «пролетариату» — а сегодня и «иммигрантам» — которыми продолжает манипулировать для создания социального хаоса в надежде, что близкие им циничные и амбициозные (как и совершенно «анти–республиканские») силы однажды смогут получить реальную власть навсегда. К сожалению, власть недостаточно просто захватить, её ещё нужно удержать. Используя подобную псевдоморальную стратегию, левые и крайне левые играют с огнём, забывая про джокера — ислам.

Говоря о судьбе иммигрантов и их детей во Франции, как левые, так и правые допускают чудовищную ошибку. «Республиканские» и «гуманистические» принципы заставляют их принимать абсурдно противоречащие этим принципам решения: согласно республиканской логике, нам снова и снова говорят, что необходима интеграция, но в то же время нельзя допустить ассимиляции — своего рода расистского принуждения. Кроме того, обычно эти же люди вбивают нам в голову, что мы должны сохранять различия: такова теория дифференциализма или коммунитаризма, верящая в гармоничное сосуществование «республиканского ислама», уважающего секулярные ценности наряду с добродетелями коммунитаризма, т. е. жизнеспособной и мирной этнической мозаики. В то же время поощряется расовое смешение, которое должно бы противоречить коммунитаристским взглядам, согласно которым каждая этническая группа должна утверждать собственную идентичность… Другими словами, эти люди хотят усидеть на двух стульях: интеграции без ассимиляции, сохранения этнокоммунитарных различий и плавильного котла, и т. д. Вновь господствующая идеология становится жертвой своего любимого порока — веры в чудеса. Запретить чадру в школах — это по–республикански, или же это расизм? Или и то, и другое? Интеллектуальная акробатика СМИ и политиков по этому вопросу показывает, что они попали в безвыходное положение. Нужно признать, что в истории существуют непреодолимые противоречия, неразрешимые проблемы . Некоторые решения можно найти только после ясного разрыва, после болезненного установления иной системы.

Если вспомнить графа Монте–Кристо, можно сделать вывод, что месть — это финальная форма политической власти. Как и в любви, ничто не заряжает нас большей энергией, чем жажда мести. Она может сохраняться многие века. В данный момент на нас действует (возможно, бессознательная) жажда мести колонизировавшихся нами народов Юга, которые чувствуют себя использованными и униженными. Месть — одна из путеводных сил истории. Первая мировая война явно возникла из мысли «Верните нам Эльзас и Лотарингию!». Судьба XX века была предрешена, когда после поражения Франции в 1870 году Бисмарк решил вернуть земли, завоёванные Людовиком XIV.

Между эмоциональными отношениями отдельных людей, политическими отношениями и отношениями народов можно провести поразительную параллель.

На это нельзя ответить «мы ошибались, а вы были правы; мы готовы к штурму — накажите нас, нападите на нас», как того требует господствующая идеология; но нельзя ответить и ненавистью. Решение в защите себя с «отстраненным духом», как сказал Демосфен.

Боясь показаться назойливым, я снова укажу на один важный момент.

Недавно в новостном отделе «Либерасьон» появилось следующее тревожное наблюдение: в Бразилии, мультирасовой стране с самой антирасистской конституцией, существует строгая этническая иерархия, а чернокожие (за исключением звёзд футбола — современных гладиаторов) стоят на низшей ступени. Экономический позор и социальные проблемы: заметная часть населения отчуждена из–за бедности, невежества и преступности. Храбрый журналист объяснил, что Южная Африка, где практиковался апартеид, была «менее расистской», чем антирасистская Бразилия!