Гийом Фай - Археофутуризм. Мир после катастрофы: европейский взгляд.

Наркотики также поднимают неприятный вопрос для защитников окружающей среды, как известно, защищающих употребление лёгких наркотиков: в таких странах, как Марокко и Колумбия, 60% лесов были уничтожены для посадки плантаций конопли.

Массовое употребление наркотиков среди молодёжи, начавшееся в 1960–е, можно считать поиском искусственного рая в мире разочарования — способом создания чувства тёплых отношений в мире без подлинных живых сообществ. Именно об этом синдроме Золя говорит в «Западне» [153], описывая рабочий класс XIX века, находящий убежище в абсенте.

Людям нужно перестать жалеть наркоманов, как и некоторые страны третьего мира, объятые гражданской войной и бедностью: наркоманы сами отвечают за свою судьбу — давайте отдавать им должное. Хватит желать мира во всем мире.

Что до вопроса, принимал ли я когда–нибудь наркотики сам, должен ответить: конечно, да. Я пробовал их все, даже худшие из них: VDA, варево из берёзовой коры, обработанной ацетилсалициловой кислотой, экстрагированной из сассапарили — базовым ингредиентом обычного аспирина, известного сибирякам с незапамятных времён. Там, в районе Верховянска, местные называют его «водочка», что значит «сверхводка» [154]. Дорожка кокаина — это пастеризованное молоко по сравнению со 100 граммами этой голубоватой жидкости. Водочка убивает…

Система пытается сделать наркотики роскошными, крутыми и модными. В конце концов, всё это происходит с конца Первой мировой войны, когда кокаин вошел в моду в некоторых темных буржуазных кругах. Всё это подразумевается, не проговариваясь открыто: членам музыкальных групп можно пить, а звёздам шоу–бизнеса, сливкам общества и политикам (принадлежащим к одному миру) — нюхать кокаин, пока они не сожгут себе носы. Наркотрафику дали возможность процветать там, куда не дотягивается закон, чтобы у нас всё было мирно; затем, время от времени, предпринимаются некоторые экстренные меры. Столь коварно скрытый посыл заключается в том, что никогда не принимавший никаких наркотиков человек считается немного чудаковатым — кем–то вроде девственника.

Необычайно ловко манипулируя СМИ, господствующая идеология старается как способствовать распространению наркотиков, например, открыто демонстрируя терпимость к героиновым наркоманам, так и оказывать некоторое давление — неэффективное и лицемерное.

Большинство людей, говорящих о наркотиках, будь то для их осуждения или лицемерной защиты «лёгких наркотиков», мало знают о сути дела. Может быть, они раз–два пыхнули плохой травы, занюхали полдорожки кокаина с сахарной пудрой (за который заплатили в пять раз больше, чем обычно) или проглотили поддельную таблетку экстази на какой–то псевдорэйвовой вечеринке. И, в конце концов, их вставило от рома с колой…

Легализация лёгких наркотиков дала бы государству целый ряд преимуществ: дополнительный источник налогов (подобный табаку и алкоголю) для компенсации постоянного недостатка денег и удар по торговцам коноплёй и гашишем, должный ограничить преступность, связанную с ними. Однако правые умники — от Паскуа [155]до Мадлена, — глупо желавшие показаться современными и привлечь молодёжь подобными предложениями, забывают, что легализация конопли заставит дилеров сосредоточиться на тяжёлых наркотиках. Таким образом, мы получим рост потребления и легальной конопли, и нелегальных тяжёлых веществ, а также рост преступности и увеличение связанного с ней денежного оборота (грамм кокаина стоит около 800 франков — почти как плутоний).

Для политиков некоторых стран действительно было бы прибыльно увеличить международный трафик тяжёлых наркотиков: это важный источник финансов.

Другой интересный факт, который не осмеливаются упоминать (в особенности журналисты): медийные и политические элиты или псевдоэлиты массово употребляют наркотики (в частности, коноплю и кокаин) как во Франции, так и в США. Таким образом, глобальная стратегия очень лицемерна: организованы намеренно неэффективные формы преследования. Крупных фигур, стоящих за торговлей наркотиками, никогда не ловят — в рамках «чрезвычайных мер» только проводят периодические задержания или освещают захват какого–нибудь мелкого дельца, выставляемого козлом отпущения. С другой стороны, нам показывают смехотворные военные операции с поддержкой армии в какой–нибудь бедной стране, где выращивают незаконные растения.

На уровне планеты отлично видно, что некая воля дает доходному наркобизнесу процветать и управляет им. Система хочет не подавить наркотрафик, а лишь ограничить его и наживаться за его счёт; так, на рынке появляются новые синтетические вещества, которые дешевле, эффективнее и более конкретно действуют на мозг, чем природные вещества растительного происхождения. В будущем это станет новой проблемой.

В «Идеологическом словаре» [156], написанном мной больше десяти лет назад, я выделил три уровня политического восприятия: первый — «мировоззрение», глобальный взгляд, включающий в себя идею цивилизации как цель и некоторые общие ценности; второй — «идеология», состоящий из открытой формулировки этого мировоззрения и его применения в обществе; третий — «доктрина», просто описывающий используемые тактики.

Умение организовывать революционные движения заключается в понимании того, как действовать на этих трёх уровнях.

Споры между «язычниками» и «христианскими традиционалистами» вторичны, как и препирания романтизирующих Францию и романтизирующих всю Европу целиком. Для имеющих революционные амбиции крайне важен первый уровень — мировоззрение. С второстепенными проблемами можно разобраться позже.

Всё более ощутимое присутствие в Европе ислама и растущее влияние афро–азиатских культурных традиций на нашем континенте — последствия неограниченной иммиграции — угрожают демократии.

Руководствуясь альтруизмом, «они» думают, что образование, разум и «республиканский» дух победят древние культурные традиции иммигрантов. Это ошибка суждения Режи Дебре [157]. Она основана на принятом рациональным оптимизмом Просвещения мифе добровольного образования и врождённой мудрости . Напротив, достоинства демократии ограничены этнокультурной сферой Европы: они вовсе не универсальны и не врожденны. По самой своей природе демократия очень хрупка: её греческие основатели быстро её утратили, как и Римская республика. Исландия — единственное место, хранящее свою демократическую систему более 900 лет. Демократии угрожают социальная слабость и претензии общественного мнения, состоящего не из мнения общества, а из мнения активных меньшинств, а также действия судей, желающих попрать общую волю и скорректировать её законы (что демонстрируется высокомерием Конституционного совета Франции [158]). Всё даже проще — демократии угрожает установление «культуры повседневного поведения», подразумевающей подчинение манипуляции со стороны замысловатых органов управления.