Гийом Фай - Археофутуризм. Мир после катастрофы: европейский взгляд.

В этом случае общество действительно может перестать быть демократическим и потерять способность обеспечивать свободу и благополучие своих граждан, даже если институты формально остались демократическими. Достаточно лишь повторения, терпимости и легитимизации подавляющих социальных явлений, возможное и без их легализации.

Культура «детей иммигрантов», столь почитаемая СМИ, получает всё большее общественное признание, утверждая в то же время совершенно антидемократические ценности. «Чёрная и североафриканская культура» и поведение её приверженцев, усиленное пропагандой в виде рэп–музыки, распространяют мысли и чувства, явно контрастирующие с открытыми убеждениями поддерживающих их политкорректных элит: шовинизм, бандитская культура, агрессивный племенной строй, расовый взгляд на общество, дух гетто, презрение к женщине, культ бандитских лидеров, прославление грубой силы, отвержение всякой социальной ответственности, апология нарушения законов, полное презрение к Франции и «нации» и т. д. Новая «культура гетто» продвигает среди молодёжи — а значит, и среди будущих поколений — общественные и политические ценности, полностью противостоящие «республиканским». Верить, что «образованием» и «убеждением» можно даровать чувство «гражданской ответственности» людям, полностью сформированным вышеупомянутыми ценностями и формами поведения, вновь означает веру в чудеса — старческую болезнь западной идеологии.

Настоящий парадокс заключается в том, что самозваные демократии поддерживают и оправдывают подобный растущий социальный примитивизм . Такого рода иллюзия основана на господствующих идеологиях, которые из–за своей самоуверенности более не способны анализировать реальность.

Если текущие демографические и иммиграционные тенденции будут продолжаться, распространившись на афро–азиатские группы населения, а ислам продолжит набирать влияние, явно нацеливаясь на исламизацию большей части населения (чего почти никто не понимает), будущее демократии окажется под угрозой. Постепенно общество примет авторитарные, фанатические, антисекулярные и антигражданские ценности, а последней каплей станет мультирасизм — скрытая гражданская война между сообществами.

Некоторые левые всё это хорошо понимают, но признать это — значит признать собственные противоречия и интеллектуальную слабость. Что более важно, это означает противоречие мультирасовой догме. Руководствуясь бессознательным расизмом, левые сторонники ассимиляции считают всех людей нейтральными и послушными атомами, игнорируя их происхождение. Они не понимают, что даже после многих поколений этническое прошлое остаётся своего рода антропологическим атавизмом. Эти лишённые раскаяния индивидуалисты не понимают, что хоть образование может повлиять на отдельного индивида, оно никогда не изменит ценности этнических и религиозных сообществ, массово возникающих на европейской земле. «Демократов» ждёт резкое пробуждение.

В рамках европейской традиции демократия — правление принятого порядка, которое можно было также назвать номократией или правлением общего права, — может выстоять только в том случае, если граждане будут разделять одну общую и почти врожденную унаследованную точку зрения.

Возможно, нам понадобится перерыв на авторитаризм .

Идея «прогресса», очевидно, умирает, даже если продолжается экономический рост. Однако никто не делает из этого правильных выводов. Люди больше не верят, что «завтра будет лучше, чем сегодня, а сегодня лучше, чем вчера» благодаря технологическим и научным открытиям, а также предполагаемому образованию и моральному развитию человечества — догме Огюста Конта [159]и французских позитивистов — а также распространению «демократии». Всё больше фактов указывает на то, что этот «рост», это скромное издевательство, на самом деле не приводит к объективному росту благосостояния. Спад секулярной эсхатологии, унаследованной от христианского мессианства, сильно ударил по эгалитарному мировоззрению, разрушив саму философию истории, на которой он основан.

Некоторые считают, что в данном случае нам дана некая возможность, что мы входим в эпоху ясности и мудрости. Почему, спрашивают они, должен миф о прогрессе вставать на пути реальных улучшений и более разумных форм прогресса? Почему он должен мешать достижению равенства? Эти возражения, часто слышные от «новых левых» [160], ошибочны: ведь прогрессивизм, этот столп эгалитаризма и одно из основных его выражений, некогда был всеобщей верой и частью его секулярной религии. С коллективной идеей нельзя поиграться, как с экономическим планом. Лишенная своей квазирелигиозной основы — веры в историческую необходимость прогресса — современная цивилизация начала рушиться. Однако, конечно, нефтяному танкеру с остановившимся мотором придется ещё какое–то время двигаться по инерции, прежде чем он налетит на скалы…

Нужно задать себе вопрос: чем можно заменить «прогрессивизм»?

Неспособность либерального капитализма достичь справедливости и всеобщего благоденствия, а также крах коммунистической мечты, добивавшейся того же, расчистили место третьему пути. Попытки двигаться в этом направлении совершали различные авторитарные режимы по всему миру — все потерпели неудачу, и не похоже, что у фундаментальных теократий что–то получится. Как бы то ни было, эту альтернативу прогрессу можно основывать только на неэгалитарных парадигмах, не прибегая к сведению человечества до homo oeconomicus [161]. Однако глобальная интеллигенция, по–прежнему ностальгирующая по прогрессивизму и одурманенная господствующей мыслью — обременительной утопией эгалитаризма — не готова на серьёзное восприятие перспективы сменить курс. Она скорее припадает к мумии мёртвой идеи и ведёт себя, как будто ничего не произошло.

Между тем возник не объединённый и вскормленный историей мир — линейный и автоматический результат прогресса — а хаотичный и многополярный, находящийся в процессе глобализации посредством рынков и телекоммуникаций; мир, взорвавшийся, но скреплённый воедино, беспорядочный лабиринт, который будет всё сильнее нагружаться историей и «историями». Уходящая вниз линия прогресса, которая должна была привести к искупительной эсхатологии небесного конца истории, сменилась петляющим, непредсказуемым и таинственным потоком той же самой жизни.