Гийом Фай - Археофутуризм. Мир после катастрофы: европейский взгляд.

Важно понять, что технологическая наука причинила столько бед потому, что ею двигала эгалитарная идеология универсального прогрессивизма, а не потому, что она внутренне ущербна, как считают правые традиционалисты и догматичные «зелёные». Индустриально–техническая модель рушится под тяжестью разочарования, потому что была запредельно расширена и кокетливо наделена способностью творения всяческих чудес. Однако на самом деле по самой своей природе технологическая наука затрагивает меньшую часть человечества — она потребляет слишком много энергии, чтобы распространяться повсеместно.

Очевидно, благодетели обвинят это утверждение в защите повсеместного исключения . Однако это лишь ещё одна квазирелигиозная идея, вытекающая из редукционистского мышления и веры в моральную легитимность распространения последних новшеств на весь мир.

На самом деле «исключение» неотрадиционных сообществ из научно–технической сферы совпадёт с исключением этой сферы из неотрадиционного мира. Нам следует забыть о предубеждении, согласно которому научно–технические сообщества являются более «развитыми», чем традиционные. Миф о дикарях — это расизм.

Согласно предполагаемому сценарию, неотрадиционные сообщества ни в коем случае не будут более «низшими» или недоразвитыми. Напротив, они подчинятся ритму другого вида цивилизации — без сомнений, более «высокой», чем современная. Эта неспособность освободиться от догм и парадигм прогрессивизма и эгалитаризма, представить другие общественно–экономические решения поразила всю западную интеллигенцию.

Паскаль Брюкнер [167], например, в своей статье в газете «Ле Монд» начинает с замечания о современном разочаровании неудачной идеей прогресса и с признания разрушительного эффекта глобального распространения технологии. Однако затем он добавляет следующий наивный комментарий: «Несмотря на надежды XVIII века, технологический прогресс так и не стал синонимом морального прогресса. Однако существует общий план действий: демократические ценности Просвещения, секулярные варианты мессианства Евангелий и Библии». В переводе с политического языка это значит: для компенсации пагубного влияния технологического прогрессивизма, унаследованного из эпохи Просвещения, давайте вернемся к… философии Просвещения. Какая идеологическая глупость! Брюкнер не может понять, что именно прогрессивный и эгалитарный универсализм Евангелий, усиленный протестантской этикой и философией Просвещения, привел к глобальному распространению технологической науки за все разумные пределы путем неконтролируемого роста — как двигатель без управления — в то время как нужно было ограничить использование технологии отдельными зонами.

Вот ещё один вопрос: возможно ли, что, представляя и защищая эту общественно–экономическую модель, мы пытаемся сделать науку и технологию тайными, подобно алхимическим формулам — уделу меньшинства, способного в них разобраться? В общем, так и есть. Технологическую науку надо отделить от рационалистического взгляда и освободить от эгалитарной утопии, желающей утвердиться на всём земном шаре.

После катастрофы, которая случится именно из–за бесконтрольного распространения науки, технологии и индустриальной экономики, а также вредности неограниченного обмена информацией (избыточной коммуникации), вполне вероятно возвращение инициатического и квазиэзотерического взгляда на технологическую науку, направленного на защиту человечества от рисков, созданных массовой неконтролируемой эпидемией технологизации. Идеалом такой научно–технической цивилизации была бы цивилизация высоких рисков, тесно связанная с духом конкретных народов или групп меньшинств, разбросанных по миру, принятая лишь некоторыми из них и остающаяся эзотерической. Технологическая наука не может быть массовым, «открытым» явлением. Планета отвергает такой путь, реальный лишь для 10–20% человечества. Пусть некоторые почувствуют мудрость природы и уверенный рост населения, циклическое время, сельское или аграрное благополучие в стабильных традиционных обществах; а другие займутся предприятиями и искушениями глобального и историзированного мира. Одним — Генон [168], другим — Ницше.

Этнические проблемы, как и проблемы экологии, будут одним из основных испытаний, с которыми столкнётся человечество в наступающем бурном веке железа и огня. В первую очередь они касаются Европы, а внутри неё — Франции, испытывающей массовую демографическую колонизацию другими континентами, масштабы и последствия которой СМИ и политические лидеры пытаются скрыть.

Господствующая идеология основана на одной основной догме — «этнический вопрос не имеет значения». Всегда одна и та же история: во имя ложной любви к человечеству презирается важнейшее понятие «народа».

Историки будущего, без сомнения, будут изучать этот потрясающий феномен, ставший последствием колонизации и затрагивающий Западную Европу и Францию с 1960–х годов. Меньше чем за три поколения этнический субстрат этих стран радикальным образом изменился. Разумеется, это имеет значение! Вместо этого жалкие бесславные государи, якобы управляющие нами, считают это второстепенным вопросом.

Нам бы пошло на пользу прочтение эссе чернокожего американского социолога Стэнли Томпсона «Американские сообщества» (American Communities), опубликованное издательством Бостонского университета в 1982 году. Автор пытается оценить вклад каждого этнического сообщества в американское общество, изучая его «менталитет». Заключение этой весьма иконоборческой книги в том, что благодаря «воле к управлению», «честности в делах» и «гордости» германские иммигранты дали американской имперской республике куда больше, чем англичане, шотландцы, валлийцы, ирландцы или прочие иммигранты. Автор довольно строго отмечает, что из–за роста латиноамериканского — точнее, мексиканского — населения, США сменит свои этнокультурные основы и в долгосрочной перспективе, возможно, станет «объективно» слабее Индии и Китая. Мысль этого афроамериканского германофила–интеллектуала, без сомнений, незавершённа и преувеличена, но содержит и много здравого смысла: ведь Томпсон осознал, что основа цивилизации и судьба конкретной культуры — не просто механические факты. Они зависят не только от экономической организации, а скорее от явлений с человеческими и органическими, культурными и этническими корнями.